О совпадении воли человека и Бога
Хотелось бы остановиться на слове апостола о молитве.
«И вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что когда просим чего по воле Его, Он слушает нас. А когда мы знаем, что Он слушает нас во всем, чего бы мы ни просили, – знаем и то, что получаем просимое от Него». Радостны слова этого свидетельства, и каждый должен был бы загореться, но в духовной жизни не все так просто. Чтобы поверить с дерзновением, что все просимое Бог исполнит, надо иметь определенный талант веры, то есть содействующий ему дар благодати, внутреннюю чистоту, чтобы действительно быть способным так дерзновенно предстоять перед Богом: если чистоты сердца, смирения сердечного нет, эта дерзновенная молитва может быть услышана и исполнена, но сердце человека, получив просимое, сразу же вознесется, и человек решит, что он уже один из великих; и для смирения его будет попущено ему падение. О случаях, когда исполненное прошение становится для человека началом духовной катастрофы, у святых отцов сказано немало.
Хотел бы обратить внимание на то, что Господь слышит нас тогда, когда мы просим по воле Его – когда наши желания совпадают с Его желанием, наше прошение обретает удивительную силу: возникает некий духовный резонанс – Господь ждал, когда мы этого попросим, и это исполняется тотчас.
С другой стороны, смысл человеческой жизни, трудность стяжания благодати Святого Духа в том, что следует не просто предпринимать какие-то аскетические упражнения, не просто поститься, не просто молиться – смысл в том, что человек должен научиться слушаться Бога, как и Христос был послушен Отцу во всем, даже до смерти. Смысл этого послушания еще глубже – чтобы вся воля человеческая была волей Божией. Только тогда и наступит полное единство.
О каком единстве можно говорить, если воли не совпадают? Единство – когда всего, что хочет Бог, хочет и человек. Вот к этому он должен стремиться, этому должен учиться, и поэтому одна из основных задач монашеской аскетической традиции – отсечь свою волю; не просто стать ничем, никем, а отсечь свою волю перед волей Божией, научиться видеть, слышать, чувствовать во всех проявлениях и исполнять волю Божию. Только тогда наступит полнота сосуществования Бога и человека, подлинное обожение.
Проблема – в исправлении воли. Не все, что нам взбредет в голову, действительно полезно. Обо всем можно молиться, но великая польза будет только тогда, когда человек просит по воле Божией, когда его прошение, его желание, изливаемые перед Богом в молитве, совпадают с тем, чего ждет от него Бог. Вот тогда молитва начинает творить чудеса. И до того, как человек научился познавать, что есть воля Божия и молиться по воле Божией, Бог слышит его, более того, исполняет порой его молитвы, потому что Он любит человека, как чадолюбивый Отец. Но потом попускает и скорбные вещи, чтобы человек постепенно учился жить не просто по своим удовольствиям, а научался тому, что составит основу его жизни, – бытию с Богом.
Рассмотрим стихи 16,17 5-й главы Первого соборного Послания апостола Иоанна Богослова: «Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь, то есть согрешающему грехом не к смерти. Если грех к смерти, не о том говорю, чтобы он молился. Всякая неправда есть грех, но есть грех не к смерти».
Это свидетельство апостола очень часто вызывает вопросы: что значит «грех к смерти» и «грех не к смерти»? В иудейской традиции смертный грех – тот, за который человека побивали камнями, то есть он должен был за грех умереть. Но в то же время даже в Ветхом Завете мы видим, что, например, двойной смертный грех царя Давида не привел его к смерти. И не потому, что народ был ленив и не ревностен, а потому, что Бог даже не предполагает такого варианта, давая возможность Давиду покаяться. Он и посылает к нему Нафана не с тем, чтобы Нафан наказал Давида, а с тем, чтобы вызвать в Давиде покаянные чувства. И получилось, что грех Давида, двойной, формально смертный, оказался не к смерти. Грех же Саула, который ничего смертного не совершил, а просто оказал некоторое непослушание Богу, оказался грехом к смерти.
Таким образом, в рамках иудейской традиции нет конкретного определения, какой грех является смертным, а какой не смертным. История Саула и Давида помогает понять, что на самом деле проблема не в самом грехе, не в характере греха, а в отношении человека к тому, что он делает; грех к смерти – тот грех, в котором окончательно фиксируется выбор человеческой воли, где наступает точка невозврата.
Известны истории многих Печорских подвижников. Был такой Исаакий Печорский, который оказался поруган бесами, но этот грех, в который он впал, оказался не к смерти. Были в том же монастыре два друга, Тит и Евагрий, они поссорились и не хотели разговаривать друг с другом, служить вместе. Тит заболел и хотел примириться, но Евагрий категорически отказывается идти, его силой тащат к одру умирающего, а он сопротивляется, говоря: «Никогда тебя не прощу» и в этот момент умирает… Он прошел точку невозврата – никого не убил, в руки бесов не впал, но одержим был той волей, которая заставила его сделать окончательный выбор против воли Христовой.
Мы не знаем, где грань, за которой для человека наступает состоянием духовной смерти, где, что бы с ним ни случилось, он никогда не сможет уже обратиться к Богу, потому что внутри самого себя он отверг окончательно волю Божию. Это и есть духовная смерть, это и есть грех к смерти, какой бы тяжести он ни был.
Вернуться к списку