Сегодня мы начинаем книгу еще одного ветхозаветного пророка – Иезекииля. Особенность миссии Иезекииля в том, что он пророчествует среди народа, уже покинувшего Иерусалим, Землю Обетованную, переселенного в земли царства Вавилонского. Среди плененного народа он продолжает свидетельствовать о Христе – о Мессии грядущем, о будущих путях развития Царства Израильского, о судьбах мира и дальнейшей исторической судьбе еврейского народа. Разумеется, это накладывает определенный отпечаток и на формы, и на содержание его свидетельства, ведь народ, пребывая в изгнании, испытывает трудности, гнев Божий.
Начать рассказ о Книге пророка Иезекииля надо с момента призвания Иезекииля на пророческое служение. Это очень известный момент видения пророком Иезекиилем славы Божией.
Видение пророка Иезекииля очень интересно, сложно, таинственно. Никто ничего подобного не видел, поэтому оно всегда привлекало внимание мистиков, людей, которые во всем выискивают скрытые тайны, какие-то «секретные материалы» к истории взаимоотношений человека и Бога. И они даже пытались изобразить видение пророка Иезекииля, хотя изобразить это, на мой взгляд, в принципе, даже описать словами, невозможно (сам пророк в конце концов соглашается, что это невозможно).
Кому интересно, может прочитать это описание в 1-й главе его Книги: вся глава посвящена описанию видения подобия Славы Божией. Я остановлюсь только на одном моменте: «И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг, а под сводом, который над головами их, было подобие престола, по виду как бы из камня сапфира, и над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем». Сразу бросается в глаза постоянный акцент пророка на словах, во-первых, «как бы», во-вторых – «подобие». Он не говорит, что видимое им есть несомненная реальность, хотя соответствующими словами, образами описывает совершенно реальный факт. И «как бы» здесь вполне уместно: он видит «нечто» и это «нечто» пытается описать. Как в свое время апостол Павел, когда был восхищен до Третьего Неба и там видел и слышал нечто, сказал: «…но человеку невозможно пересказать то, что видел там».
Мы это знаем и из опыта святых. Когда обстоятельства принуждают их к тому, чтобы все-таки поделиться своим опытом богообщения, они пытаются изречь этот опыт богоприличными словами и всегда признаются: «Мы не в силах передать то, что мы видели, что чувствовали. Даже наши ощущения, которые мы испытывали, пребывая с Богом, мы не можем передать». Любой, кто хоть чуточку соприкасался с действием благодати Божией, поймет, что передать ее действие на самом деле невозможно: для обозначения опыта богообщения и ощущаемых, точнее даже – созерцаемых в том, духовном мире, вещей не придумано слов. Ведь язык человеческий создавался для описания вещей чувственных, доступных, и не предусматривает слов для описания вещей духовного порядка, которые откроются в будущем веке, а сейчас составляют тайну. Так что передать адекватно этот опыт человек не может.
Вот и пророк Иезекииль постоянно подчеркивает, что он всего лишь пытается передать, что и как ему открылось в виде подобия славы Божией. Поэтому это видение и этот образ надо воспринимать очень осторожно.
Вопрос: а зачем, если невозможно адекватно передать виденное пророком Иезекиилем, вообще об этом говорить? А смысл в том, чтобы показать; даже то, что видит Иезекииль, то есть то, что пребывает окрест Бога, есть некоторое подобие Его славы, невместимое человеческими понятиями. Духовный мир и то, что являет Собой Бог даже окрест Себя, – совершенно иного измерения (как у пророка Исаии говорит Господь, «Мои мысли – не ваши мысли»). Понять, объяснить Бога на самом деле невозможно. Ни духовный мир, ни Его. Когда человек изумляется Откровению, то понимает, что вместить или даже удержать в уме Откровение тайн Божиих он не может, будучи ограничен плотью, возможностями своего разума, своей тварностью, греховностью и немощью в восприятии духовных вещей.
В видении пророка Иезекииля есть вещи заведомо парадоксальные. Вообще книги, и особенно Библию, надо читать внимательно, вчитываясь в слова, а не просто пытаясь уловить образ – это не поэзия, это свидетельство, поэтому каждое слово там исполнено смысла. Просто иногда для нас он закрыт либо вследствие каких-то промыслительных от Бога вещей, либо вследствие нашей ограниченности, греховности, суетности нашего ума. И мы не можем постичь некоторые тайны Божии, которые постигали святые отцы.
Итак, парадоксы пророка… Например, описывается, как он видит существ, которых потом мы назовем херувимами, он видит у каждого четыре лика – их несколько, херувимов, у каждого четыре лица, и каждый движется туда, куда смотрит его лицо. Пророк Иезекииль не комментирует это. С нашей логикой – это абсолютный нонсенс. Но пророк описывает это видение, не ощущая никакой несообразности. Пытаясь это объяснять, он вынужден вступать в какую-то парадоксальность изложения… Потом святые отцы, богословы наши православные скажут, что, когда мы говорим о Боге, надо молчать. Так возникнет апофатическое богословие – по сути, любая вещь, сказанная о Боге, неправильна, она искажает: невозможно словом или мыслью описать то, что мы можем воспринимать в Боге, ведь Он бесконечно выше всех наших слов и мыслей.
Вот хотя бы на основе этой парадоксальности в видении херувимов, которые имеют четыре лика и движутся туда, куда смотрит лик, становится понятно, что пророк видит что-то совершенно превосходящее наше понимание. Для того и описано это видение, чтобы человек не пытался каким-то образом примерять Бога к своим реальностям.
Иезекииль, возможно, видел царя Иудейского (правда, нигде напрямую об этом не говорится. Возможно, он видел и царя Вавилонского, раз был взят в плен). И он мог бы описать Бога, как многие делали, прибегнув к реальностям мира – вот царь, владыка: в этих образах и описать (наверное, царь Вавилонский поражал воображение своей величественностью, величественностью церемониала).
Но, описывая свое видение, пророк Иезекииль к таким образам не прибегает. Он пытается описывать словами и образами, которые не укладываются в формальную человеческую логику, подчеркивая, что Бога нельзя мерять нашими понятиями. Его свидетельство должно с этого начаться: очень важно было показать угнанному в плен народу, что все их представления о Боге и о том, чего желает Бог, бедны и убоги, – они всего лишь тень тени того, что есть на самом деле. И чтобы поднять сразу пророка на такую высоту и сделать его способным к свидетельству парадоксальному, Бог и открывает ему такое противоречивое видение, превосходящее даже возможность это видение описать.
Как приходилось пророку Иезекиилю свидетельствовать, мы скажем чуть позже. Именно из этого описания видения пророком подобия славы Божией на реке Ховаре в Церковь вошло изображение херувимов с четырьмя ликами. Херувим – это духовное существо, ангельский дух, имеющий как бы подобие крыл. И, разумеется, ангелы – это не то, как мы их изображаем, это некоторое подобие наших представлений; что они представляют собой на самом деле, мы не можем вместить, настолько ангельский мир, ангельская сущность превосходит возможность нашего понимания, – не говоря уж о Боге.
Видение херувимов с подобием крыл и ликами орла, тельца, человека и льва… Именно с этими ликами увидел их пророк Иезекииль, и они стали символами четырех евангелистов, которые засвидетельствовали о Христе.
Это не случайно. Вообще, в Церкви нет никаких случайных вещей. Церковь действительно наполнена тайной. Не поверхностной мистикой, не рациональным мистицизмом, а именно глубочайшей тайной. Некоторые глубины этой тайны будут бесконечно открываться в процессе вечного бытия человечества. А некоторые откроются только тогда, когда тьма этого века пройдет и все явится в свете. Вот известный образ из Писания – брак Христа с Церковью: Церковь – невеста, Христос – Жених. Пытаясь его раскрыть, апостол Павел в Послании к Ефесянам изнемогает и говорит просто: «Тайна сия велика есть». Он пытается ее раскрыть, но умом, духом своим проникая в какие-то глубины Премудрости Божией, понимает, что изречь это словами не может – и просто указывает на глубину тайны, понимая, что человеку в эту глубину в его нынешнем состоянии спуститься невозможно. У человека нет ни такого смирения, ни такой чистоты ума, чтобы размышлять о глубинах этих тайн.
В Церкви ими на самом деле дышит все, нет ничего случайного. Другое дело, что мы это все пытаемся как-то себе объяснить. И если в простоте мы верим Церкви, то все воспринимается на веру легко и просто. Если мы пытаемся не просто поверить Церкви, а сначала понять, а потом поверить и сразу себе все объяснить, то, конечно, ум наш, при таком поверхностном отношении к тайнам Божиим, изнемогает, мы ничего не понимаем: к чему такое нагромождение случайных, как нам кажется, элементов, обычаев, обрядов, символов? Можно сделать проще. По этому пути, собственно говоря, и пошли протестанты – и обмельчали, потеряли глубинное измерение. Нет в них той бездны духовности, погружаясь в которую сердце и ум изнемогают от непостижимости открывшегося и величия премудрости Божией.
Так вот, в образах херувимов увидели пророчество о четырех евангелистах. Ведь не так все просто получилось. Когда появились Евангелия, написанные апостолами, Евангелие от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна Богослова, наряду с этими ходили и другие, подписанные именами учеников Христовых. Было даже апокрифическое евангелие от Иуды, но Церковь сказала: «Это не наше – это не творение Святого Духа, это не о Христе, это не церковное». Когда Церковь Духом Святым отбирала, что действительно сотворено этим же самым Духом, а что есть человеческое измышление, то не думала о видении пророка Иезекииля. Но когда Церковь приняла и утвердила четыре Евангелия, потом этот же Дух Святой в лице первых учителей Церкви обратил внимание, что действительно эти херувимы пророчествуют о том, что будут именно четыре евангелиста.
И на свидетельстве именно этих евангелистов и утвердится в мире проповедь о Христе – через их словесное свидетельство, через силу их проповеди по всему миру в умах и сердцах человеческих будет царствовать Христос.
И откровение Церкви о том, что херувимы, имеющие четыре лика, – это свидетельство о четырех евангелистах не какая-то натяжка, это именно прозрение в глубины и тайны домостроительства спасения Божия. Можно сказать, что, видя это подобие славы Божией, Иезекииль видел то, что мог вместить. А Бог свидетельствовал через него, что однажды слава Божия в Лице Иисуса Христа будет явлена в мире, и Царствование Его будет распространяться по миру через свидетельства четырех евангелистов.
Символы этих евангелистов, сами евангелисты изображаются на парусах купола: когда вы заходите в православный храм, вы видите купол изнутри – он покоится на четырех парусах, где изображены именно евангелисты. За каждым – его символ: с ликом орла – у Иоанна Богослова, с ликом тельца – у евангелиста Луки, с ликом человека – за евангелистом Матфеем, и херувим с ликом льва за евангелистом Марком. Паруса реально несут на себе купол, а в нем изображается Господь Иисус Христос. И получается, что эти паруса, эти херувимы – как бы подножие Божия Престола. Пророк Иезекииль описывает это как свод Небесный, свод над главой Того, Кого он видел сидящим на подобии престола. То есть сама архитектурная композиция храма определенным образом соответствует видению подобия славы Божией пророком Иезекиилем на реке Ховаре.
Вернуться к списку