Вернуться к списку

Читаем Ветхий Завет. «Царь Иоас и ремонты в храме». Священник Константин Корепанов

Открыть видео
Открыть видео
Священник Константин Корепанов
Читаем Ветхий Завет
Смерть Иезавели. Объективность и реальность зла

Мы продолжаем читать 4-ю Книгу Царств, всё ближе и ближе подходя к очень тяжёлым сюжетам, переживаниям, историческим драмам и трагедиям. Глава девятая; одним из дел, которое нужно было сделать пророку Илие и которое он перепоручил Елисею, было помазание Ииуя на царство в Израиле; он это дело осуществляет как завет своего учителя.
4Цар 9:1-10: «Елисей пророк призвал одного из сынов пророческих и сказал ему: опояшь чресла твои, и возьми сей сосуд с елеем в руку твою, и пойди в Рамоф Галаадский. Придя туда, отыщи там Ииуя, сына Иосафата, сына Намессиева, и подойди, и вели выступить ему из среды братьев своих, и введи его во внутреннюю комнату; и возьми сосуд с елеем, и вылей на голову его, и скажи: «так говорит Господь: помазую тебя в царя над Израилем». Потом отвори дверь, и беги, и не жди. И пошел отрок, слуга пророка, в Рамоф Галаадский, и пришел, и вот сидят военачальники. И сказал: у меня слово до тебя, военачальник. И сказал Ииуй: до кого из всех нас? И сказал он: до тебя, военачальник. И встал он, и вошел в дом. И отрок вылил елей на голову его, и сказал ему: так говорит Господь Бог Израилев: «помазую тебя в царя над народом Господним, над Израилем, и ты истребишь дом Ахава, господина твоего, чтобы Мне отмстить за кровь рабов Моих пророков и за кровь всех рабов Господних, павших от руки Иезавели; и погибнет весь дом Ахава, и истреблю у Ахава мочащегося к стене, и заключенного и оставшегося в Израиле, и сделаю дом Ахава, как дом Иеровоама, сына Наватова, и как дом Ваасы, сына Ахиина; Иезавель же съедят псы на поле Изреельском, и никто не похоронит ее». И отворил дверь, и убежал».

Вот так происходит помазание.

Дальше я читать не буду. Ииуй становится военачальником, приходит и истребляет всё, как мы только что слышали, весь дом Ахава. Собственно, об этом уничтожении мы читали в других местах Книги Царств; в сущности, трижды повторялось это пророчество об истреблении дома Ахава. Истребление было жестокое, поэтому заострять на нём внимание я не буду: крови и так достаточно. Иезавель тоже, по писанному, выбросили из окна, и собаки её съели. Когда Ииуй отдал приказ всё-таки похоронить её, как царицу, царскую супругу, — как бы негоже ей где-то валяться, — хоронить было нечего.

Вот такая грустная история, и, конечно, мы специально не читаем всё это, — но можно бы, наверное, и прочитать, — и даже, более того, надо было начать с событий, которые совершает Ииуй, с истребления дома Ахава, и подивиться жестокости этого истребления. Собственно, так мы и воспринимаем события; мы видим некую историческую действительность, некую историческую картину: какой-то дворцовый переворот или какую-то революцию, какую-нибудь войну, бунт, истребление или ещё что-то. В истории таких действий было огромное количество. Мы их видим, и очень часто эти исторические события, исторические явления сопровождаются кровавой жестокостью, как русская революция, Великая французская революция, гражданская война — много чего ещё было в наших разных историях, — и мы, читая исторические сюжеты, изучая историю, — да и просто читая исторические книги, — мы обращаем внимание только на эту видимую жестокость и несправедливость. Действительно: вот, прибежал какой-то Ииуй, всех перерезал начисто, а несчастную престарелую женщину выбросил из окна на наших глазах — жестоко же! Ну, хотите убить, — просто убейте как-то – можно же отнестись по-человечески! Потом мы видим этот брошенный труп, наше сердце обливается кровью, и мы поднимаем руки к небу и говорим: Господи, Господи! Почему творится такая несправедливость? Почему старую женщину выбросили из окна, даже сан её не помешал им это сделать! Сейчас она, опозоренная, лежит – ну как же так? Зачем дальше жить, если такое происходит? – И идём дальше, плача и стеная, не ведая, что происходит, не ведая, что творим, что делаем, о чём говорим.

На самом же деле, пророчество говорит о том, что так должно было быть. Причём, очень странно, ведь, если мы вчитались в сюжет 3-ей или 4-ой Книги Царств, нас – не сразу, конечно – но постепенно нас можно будет убедить в том, что Иезавель – плохой человек. Мы будем спорить, мы будем упираться, говорить разные слова, оправдывая её, причём, скажем, если нам будут приводить списки: вот, она убила Навуфея, она убила такого-то сына пророческого, она убила пророка, тут вот она истребила население целого города, она вообще была тираншей, диктаторшей. – ну да, всё это было, конечно, но это же не повод, чтобы так жестоко расплачиваться! Эта либерально-гуманистическая черта современного человека в нас неистребима. Нас нужно долго и долго перевоспитывать, чтобы мы как-то научились другой реакции на зло. Сколько бы мы зла ни видели, сколько бы мы его ни слышали, – нам всё–таки представляется, что к учинителям этого зла нужно относиться милосердно, сострадательно, сопереживательно – и махнуть на них рукой. Даже если бы Библия привела поимённый список уничтоженных Иезавелью хороших людей, это бы нисколько не оправдало деятельность воинов Ииуя по её уничтожению в наших глазах. Но это же – Иезавель! А, вообще-то, сыны Ахава – вообще ни при чём! Иезавель — да, мы, в конце концов, согласимся и допустим, что она заслужила смерть (конечно, не такую жестокую: нужен был суд, пожизненное заключение в каком-нибудь хорошем месте, на острове в Средиземном море, с видом на Корсику, помилосерднее – как Наполеона, например, заключить; изолировали – и всё).

Но сыны-то Ахава вообще ни в чём не виноваты! Они же никого не убивали, они же никого не резали, они же никакого зла не сделали, они – белые и пушистые! А их всех уничтожили. И тут, конечно, наше сердце просто изнемогает и приходит в ступор. И наши кулаки сжимаются не против дома Ахава, и даже не против дома Ииуя, который, к слову сказать, закончил жизнь так же, (он, правда, доживёт до отмеренного ему возраста, но весь его дом будет уничтожен так же, как он уничтожил дом Ахава). Наши кулаки сжимаются против Бога. Мы не можем вынести такую жестокость. И здесь – нечего сказать, — и не потому, что сказать нечего, а потому, что эту тему мы уже обсуждали: мы не можем понять объективность и реальность зла.
Мы считаем зло как бы не существующим. Нас долго и долго убеждали, что зла нет. Сначала нас убедили, что нет никаких бесов, демонов. «Дьявола никакого нет — о чём вы вообще говорите? Нет никакого дьявола! Всё, что вы видите вокруг, к этому дьяволу не имеет никакого отношения! Его просто не существует. Бог, может, и есть, но дьявола нет, — да и быть его не может; кто же верит нынче в дьявола, демона, беса — да вы что? Не существует он! Но и злых людей, естественно, тоже не существует, потому что зла, как такового, нет. С точки зрения отцов-просветителей, зла не существует: есть неведение. Человек делает не зло, он просто совершает ошибку. Разве можно человека наказывать за ошибку? Нельзя, конечно! Все мы делаем ошибки, и поэтому наказывать за ошибки человека нельзя; надо либо позволить ему делать ошибки, терпеливо к ним относясь, — либо нужно каким-то образом остановить его на его ошибочном пути и попробовать посадить его на исправление от этих ошибок. А зла в нём нет, нет зла в мире. Ни один человек не может совершить зло, он совершает только ошибки.

Ну, закрыл он двенадцатилетнюю девчонку в подвале; ну — издевался над ней двадцать лет, — это — ошибка! Он — не злой человек, он — добрый человек, — ну просто так у него психология сложилась, что-то у него пошло не так, отклонение психологическое случилось, — ну, бывает: не ту мысль подумал, не то взял — и случилось, что случилось… А жертва как? Да жертва — ничего! Собственно говоря, ей, наверное, это полезно было для чего-то. Он ошибся — за что его наказывать-то? Все свидетельствуют, что он хороший человек! Или вот какой-нибудь душегуб, маньяк, который убил сорок — пятьдесят человек, он — не злой, просто общество у нас такое больное, что оно не может найти другого способа реализации подобным людям. Нет зла!»
С точки зрения либерального мира, либерального гуманизма, зла не существует вообще в природе, — ни злых людей, ни злых существ — ничего такого нет: все люди — хорошие, добрые по существу, просто они недостаточно образованы, недостаточно накормлены, недостаточно обласканы, недостаточно поняты, недостаточно приняты, неадекватно их как-то истолковали — и поэтому любое преступление можно считать случайностью, несчастным случаем. Единственное, на что либеральный гуманизм ещё реагирует, это на террористические акты, — и то, если они каким-то образом подрывают устои государственной власти. А если в результате террористического акта на каком-то острове «несчастный человек» из автомата расстрелял семьдесят детей — это не террористический акт, это — «несчастный случай». Просто несчастный случай — и всё. А если бы за ним стояла какая-нибудь организация, планирующая проведение каких-то масштабных действий на территории какого-нибудь государства, – тогда бы к этому, наверное, отнеслись бы суровее; всё остальное – нет.

И мы не замечаем ничего, мы, на самом деле, охотно принимаем то, что «волков в лесу нет, а если есть, то они – добрые, и есть тебя не будут». Нам показывают об этом ролики, нам показывают, что волк дружит с человеком, нам показывают, что волк дружит с коровой, нам показывают, что медведь общается ещё с каким-то животным, что змей ядовитых нет; акула – милая и замечательная, вполне можно её выдрессировать. Нас пытаются убедить – и убедили, в сущности, – что никакого зла нет вообще, – в принципе не существует: в этом мире нет зла.

А если нет зла – то не нужен Христос! Не нужен Бог, не нужна благодать. И смерть есть только физическая, и это – досадная вещь, но, в принципе, она – не плоха; и за порогом смерти нет ничего, кроме хорошего, разумеется: вечной жизни или ещё чего-то. То есть, та напряжённость, из которой выросло христианство, та дискуссия, то противостояние, которое было в пустыне у Христа с дьяволом, то противостояние, которое было у Него с дьяволом в Гефсиманском саду или на Кресте, – вся актуальность этого снижается: не было ничего! Никакой напряжённости, никакой нашей брани с мироправителем тьмы века сего – её нет, ибо нет мироправителя тьмы века сего. Надо просто человека обласкать, утешить, понять, принять, дать денег, накормить. Если он всё равно что-то делает – ну, простить, в конце концов, дать ещё денег – может, он успокоится; компенсировать человека убитого или истерзанного – ну и всё, собственно говоря. И поэтому мы не понимаем; поскольку это – направление, тренд современной цивилизации, то мы все, как продукты этой цивилизации, — все мы так живём. Для нас совершенно не существует ни зла, ни злых людей. Да, мы, конечно, ещё говорим – пока ещё говорим детям: тебе не надо разговаривать с незнакомым человеком на улице, – но всё меньше и меньше уверенности в наших словах: а может, – надо? Кто знает, как ребёнку лучше? Может, такова воля Божия? В конце концов, всё же хорошо! Что-нибудь там сделается, решится, вырулится… Нет у нас категоричности по отношению ко злу, к злым людям. Но ведь это всё — пустяки! Это всё – не важно. Ведь это отношение к миру есть отображение, отражение моего отношения к самому себе. Мы бы не поверили, что нет зла, если бы сначала не согласились, что нет зла во мне, что я не творю злых поступков, что я не злой человек. В сущности, я – хороший человек, замечательный человек, просто иногда не могу с собой сладить, и всё, – ну помогите мне как-нибудь, а? А вообще-то я хороший! И, поскольку я верю, свято верю, что я – хороший человек – то, естественно (это – следующая позиция), мне надо убедиться, что все в сущности своей такие же хорошие, как я. И моё неприятие какого– то злого поступка – это всего лишь излишняя ригористичность: ведь если в тебе нет зла – его нет ни в ком.

И вот, в результате мир становится всё более толерантным; я бы сказал: индифферентным ко злу, безразличным ко злу, — но когда эта ситуация, рано или поздно, совершенно захватит весь мир, – именно абсолютная, тотальная толерантность, индифферентность и полная убеждённость, что никакого зла не существует, создадут нормальную обстановку для прихода антихриста. Собственно, тогда и скажут: «мир и безопасность» — и придёт пагуба.

И мы никак не можем понять – ничего тогда не можем понять в Библии! Если мы поверили, что зла в нас нет, вся Библия нам представляется бессмысленной, жестокой, кровавостью дебилов, тупых людей, недостаточно просвещённых, – не знающих, что людей наказывать, собственно, не за что: они же хорошие все. Смерть Христа – тоже непонятная, глупая: с точки зрения Отца – бессмысленная, с точки зрения иудеев – зачем так жестоко убивать безвредного человека? Ничего нового Он нам, собственно, не дал; но так-то зачем? Можно было бы и помягче. Если Он вам так уж не нравится — просто расстрелять или отрубить голову, да и всё, — зачем ко кресту-то пригвождать?

Вся коллизия, от жертвы Авеля до жертвы Христа просто бессмысленна, — зачем убивать столько животных, зачем эти жертвоприношения, — дикость, варварство какое-то! Потому что нет ни реальности зла, ни понятия реальности смерти, потому что одно предопределяет другое. Если есть смерть — то есть зло; если есть зло, то оно — в том, что оно любит смерть, выбирает смерть и несёт смерть. Все эти жертвы — именно как альтернативная смерть. Все эти жертвы, от жертвы Авеля до жертвы Христа — мы говорили про это, читая Книгу Левит – все они как раз и нужны для того, чтобы упразднить смерть, наносимую злом, упразднить влияние зла, – и совершенная жертва Христа как раз состоит в том, чтобы обессилить зло в нас; но именно тогда — в нас, принимающих Христа — не во всех людях; мы увидим это, ещё читая пророческие книги, если есть смысл их читать (если мы поверили, что зла нет, зачем читать пророческие книги,– вообще зачем читать Библию? Надо читать каких-нибудь современных гуманистов, которые не верят в зло, не борются со злом, грехом и смертью.) Но если у нас есть какое-то ощущение реальности смерти и зла, то тогда, читая пророческие книги, мы это увидим: только в верующих во Христа упраздняется действие жала зла и смерти.

Только Христос упраздняет жало смерти, жало зла, и только в верующих во Христа, – во всех остальных оно, наоборот; приобретает особенную силу во всех, кто не верит во Христа, кто не то, что верит – не верит: это можно по-разному толковать, – а тот, кто не принимает в себя Христа, кто не исповедует необходимости, важности, актуальности и уникальности смерти Христовой, – в том зло продолжает не только действовать, — оно приобретает силу, которой до Христа никогда не имело. И вот, когда мы это понимаем, когда Библия говорит о смерти, она не имеет в виду смерть физическую, она имеет в виду подлинную смерть, как она есть: отсутствие жизни в сотворённом существе. Не смерть тела, а полная смерть существа, когда оно лишается жизни. В этом и есть зло: оно лишает жизни и временной, и вечной. Оно убивает душу – в этом главное острие зла. Само причинение смерти не так страшно, как тот эффект убийства души, когда насилие и жестокость становятся немотивированными, неоправданными и убивают веру, потому что тогда страдающий от этого человек восклицает: «Господи! Где Ты?» Но когда это всё оправдано Богом, когда это происходит по воле Божией, мы пытаемся это понять, и видим: уничтожается зло.

Уничтожается зло именно так: под корень, – и потому эти пророчества об истреблении дома Ахава звучат несколько раз. Ахав ведь знал, что его дом будет истреблён, – он хоть слово сказал своим детям? Он хоть как-то попытался изменить свою жизнь или жизнь своих детей? Нет. Ему-то самому было всё равно – убьют его детей или нет. Ему было важно, чтобы не убили на его глазах; а то, что будет после его смерти, уже не так-то и важно. Собственно, так же думал и Саул; так же думает любой гордый человек, потому что гордыня, на самом деле, в том и состоит, что человек весь зациклен на себе, и не хочет он ничего менять. В лучшем случае, он может испугаться за себя, но никогда не будет действительно изменять отношения с Богом и стараться изменить отношение к Богу собственных детей.

Видеозапись:
https://youtu.be/GLrSzCCSSU0
https://youtu.be/6mN_kK6mnnk

19 и 26 апреля 2022 г.
Записала Елена Плотникова

Вернуться к списку

Оставьте комментарий