Открыть видео
Открыть аудио
Почему мы замерзли
под лучами нашего Бога?
В ночь с 10 на 11 ноября в Верхней Пышме в крестильном храме святителя Стефана Великопермского состоялась ночная Божественная литургия.
Участниками Богослужения записана проповедь отца Константина Корепанова, и они делятся ею с нами.
Во имя отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня вы слышали Евангельское чтение, где Христос говорит о том, что так Бог возлюбил мир, что Сына Своего дал во искупление, для спасения этого мира. Эти слова знает каждый верующий человек. Он слышит их, читает их, видит их, изображенными на иконе. Он привык к этим словам, и они стали для него достаточно обыденными. И столь же обыденной для всякого верующего человека стала другая мысль: о том, что, на самом деле, всё не так – Бог не любит Своего мира: Бог пришел нас мучить, Бог пришел нас наказывать, Бог пришел нас вывести на чистую воду, Он пришел нас обличить, Он пришел нам припомнить грехи наши – и ни слова о любви. И это — странно, потому что мы ведь христиане, мы должны сами жить в любви Божией, мы должны питаться этой любовью и излучать эту любовь из себя, просто согревая всякого человека, который с нами. Но мы, как льдинки, сами холодны и согреться не можем. Куда же нам мир оледеневший согреть! Потому и замерзает мир в своем нечувствии, потому что мы – соль земли и свет мира – сами замерзли под лучами своего Бога, мы не чувствуем Его любви, мы не живем в ней, мы не можем припасть к Источнику воды живой. «Да нет же, — говорим мы — припадаем. Вот же, только что мы подошли сюда и все припали к Источнику жизни вечной, и все мы причастились Тела и Крови Иисуса Христа. Как же не припадаем-то?» Но ощутили ли вы, как заструилась в ваших жилах вашей души любовь Христова? Чувствуете ли вы, как переполняет вас желание обнять брата, побежать, сломя голову, домой, где спит жена и дети, или муж, желаете ли поднять его, сказать: «Ты не представляешь, как сильно любит нас Бог, ты не представляешь, какое это счастье, что Он любит нас!» Нет, мы так не сделаем. Уже утром мы будем ворчать и бурчать, судить, мерзнуть – мерзнуть на ледяном ветру этого мира, замерзая сами и давая возможность замерзнуть другим. Вот же, вроде, только что мы выпили Огня, но не пройдет и нескольких часов, как мы снова замерзнем, и у каждого, более или менее живого человека возникнет желание уже к вечеру того же дня: «Нет, слушайте: надо завтра тоже причаститься, а то уже так, как Снегурочка хожу».
Что же такое происходит? Почему? Ведь это же не просто костёр, костерок, кострище, огневище, печка; это же – Жизнь! Почему мы Её не чувствуем? Почему мы Её не пьем? Почему не можем прикоснуться? И вот, дальше, продолжая свою мысль, Христос говорит, не на все вопросы наши отвечая, но как бы нам, изумленным тем невежеством, с которым мы сталкиваемся каждый раз, нам говорит: «Если бы вы любили Свет, то шли бы к Свету; если бы вы любили Жизнь, то шли бы к Жизни; если бы вы любили Любовь, то шли бы к Любви, и она бы сияла в вас все полнее и полнее, пока вы сами не станете и жизнью, и светом, и любовью. Но, приближаясь к этой Жизни и к этому Свету, человек должен увидеть, что он и пуст, и наг, и горд, что он ничтожен и жалок, что он горд, надменен, высокоумен, напыщен, как жаба, раздувающаяся до размеров быка, все хочет изобразить из себя что-то, все делает вид – не хочет ни светить, ни любить, ни жить — и он к Свету не идет. И стоит христианин между Светом и между тьмою, как описывается это в Апакалипсисе: и не холоден и не горяч, и не грешник отвратительный – вроде, не грешит – но и к Богу не идет – «Да, пойдешь к Нему — а Он скажет тебе, что ты – грешник. А я очень хочу быть собой довольным, я очень сам себе нравлюсь. Мне очень приятно сознавать себя христианином. Мне очень приятно сознавать, что я — не такой, как все, что я — не такой, как эти грешники, топчущиеся там, на улице. Мне приятно жить с сознанием того, что я и не грешник, но и тех трудов, которых требует праведность – не несу». Как сказала некогда паства Блаженному Августину, когда он был назначен на свою кафедру и был смущен и возмущен нравами своих прихожан. А это, извините, совершенное начало христианства – всего-то пятый век. Он их спросил: «Почему вы так живете?» Они ему сказали: «А мы – язычники ради радостей этой жизни, но и христиане – в надежде на вечное спасение. Мы хотим жить здесь так, как хотим. А за то, что верим во Христа, Он нас спасет — куда же Ему деваться?»
Вот и мы, подобно этим людям, — и ко Христу не идем, чтобы не обличилось негожество нашей души, и греха не делаем сильного и страшного, чтобы уж совсем совесть не замучила. И, как говорит Христос здесь: человек боится, что обличатся дела его. Кому из нас приятно, когда — да не то, что Бог — а просто ближний подойдет и скажет: «Знаешь, брат, а у тебя, вообще-то, скверный характер, ты, вообще-то, очень горд, ты, вообще-то, не воздержан». Он скажет: «На свою харю посмотри! Ты-то кто такой? Еще меня он обличать будет! В зеркало посмотрись!»
Да что там: просто скажи человеку, что у тебя стиль плохой, юбка не той длины или волосы рыжие – он и на это обидится. Очки не той фирмы, стиль не тот, одежда не та – и человек сразу: «Да, как я тебе покажу – не та! Ишь ты, учитель нашелся!» Мы не хотим ничего в своей жизни менять — ничего, ни на йоту менять не хотим. Потому мы и не можем измениться. Христос не может нас изменить, потому что мы не отдаем себя Свету. Как иначе отдать себя Свету, чтобы не услышать от Него, что ты – мрачен, и темен, и подл, и пошл, и развратен, и низок, и похож на свинью, особенно в профиль. Человек не может этого вынести.
Ведь, что такое должна быть наша исповедь или наш покаянный плач? Это – сдирание с себя вот этой ветхой одежды. Это – постоянное раздирание сердца своего. Как говорит пророк: «Не надо раздирать одежды. Раздирай свое сердце. Раздери его и выцарапай оттуда живого человека». Нет. Мы и на молитве рисуемся, мы и на молитве демонстрируем себя и радуемся: «Вот, Господи, как я Тебе молюсь. Не то, что там мой муж сидит, — уже слышно, как храпит. Слово сказать невозможно – такой храп стоит на всю комнату. Но хорошо, что хоть я за него помолюсь». Или там кто-то, смотрю, музыка играет за окном. «Вот вы, безбожники. Эх вы, недотепы! Никто-то за вас не молится!» Мы судим, злословим, а нас – не тронь, не обличи! Покаяние должно быть плачем нашего сердца: «Прости, Господи, я Тебя не люблю, я Тебя не слушаюсь, я Тебе не доверяю, я Тебя боюсь, а не люблю. Я всего боюсь. Я всех боюсь: я мужа, с которым прожила тридцать лет, боюсь. Я маму, которая родила меня, боюсь. Я боюсь подойти и сказать ей: «Мама, я люблю тебя, спасибо тебе за все!» Нет, подожду. Вот умирать будет – скажу. А то ведь как услышит, что я люблю — и начнет: туда иди, сюда иди, — то принеси, то сделай. Дождусь уж, когда точно умирать будет, тогда скажу, как я люблю свою маму. Не успел — ну, на кладбище схожу. Она же все равно слышит».
Мы боимся, боимся всех. Боимся мужу признаться в любви, посмотреть распахнутыми глазами и сказать: «Ты – все для меня. Ты – сокровище моей жизни!» Ага, сейчас скажешь ему, а он начнет требовать того, другого, третьего. Нет уж, подожду». И он ей тоже того не скажет. Ничего мы не говорим. Мы боимся даже тех людей, с которыми спим вместе, с которыми едим за одним столом, детей своих боимся. «Попробуй его обними – он сразу распустится, сразу расхулиганится. Нет уж. Я буду его наказывать, буду строжить, но не любить». Так и остаемся мы все в этой своей зашорености, в этом своем футляре — и покаяться не можем, и любить не можем. Мы не можем совлечь с себя греховные одежды плоти и не можем обнажить свое сердце, чтобы раскрыть его другому. А потому остаемся неуврачёванными. «Сыне, дай Мне свое сердце, — говорит Господь. Дай — не для того, чтобы Я его растоптал и сморщил — Я вдохну в него жизнь. Но ты Мне его дай! Как же Я это сделаю, если ты его спрятал от Меня?» Мы боимся, оставаясь по-прежнему в грехе. Вроде мы стоим перед распятым Господом, но не верим, что Он любит нас, не верим. Мы подходим и говорим и даже просим о чуде, но в глубине души думаем: «Нет, — нет, от Тебя не дождешься — нет. Ты уж меня, хотя бы, не осуди. Уж ладно, не до жиру — выжить бы. Я не верю, что Ты меня любишь: любил бы — у меня было бы то и другое. Я не верю, что Ты меня любишь, потому что очень мне тяжело жить. Я не верю, что Ты меня любишь, потому что мне все говорят: будешь мучиться, мучиться, мучиться и здесь, — и там, разумеется, тоже. Как же я могу верить в Тебя, в Твою любовь, когда я ничего не вижу своими ослепшими от ужаса глазами и сердцем. И стоим мы, закрыв, сморщив сердце, одевшись в бронежилет, закрыв щитком для сварки свое лицо и говорим: «Где Ты, Господи? Где любовь Твоя?»
Разомкни свое сердце, встань перед Ним обнаженным. Скажи Ему: «Господи, вот я. Грешнее меня нет. Я знаю, что Ты имеешь право наказать. Но я знаю и верю, что больше Твоей любви, выше Твоей любви ничего нет. И если Ты обречёшь меня на вечные страдания, то это только Твоя любовь, избавляющая ближних моих от моего присутствия. Я вполне понимаю, Господи, что я их в жизни этой достал, — пусть хоть там порадуются без меня. Ты вправе меня судить. Но я буду стоять перед Тобою в своей обнаженности и грешности, и больше под кустик прятаться не буду. Делай со мной, что хочешь. Ты прав во всех судах Своих и неизреченен во всей милости Своей.
Но только когда мы так стоять будем, не оправдывая себя, не жалея себя, а подставляя себя под Его руку, мы почувствуем, как Его рука гладит нас по голове и услышим Его слова: «Сыне, как же ты устал бояться, как же ты измучился! Приди ко Мне. Я вдохну в тебя Мои силы, я напитаю тебя Своей любовью. Я покажу тебе, как мало ты еще любишь и как мало знаешь о моей любви». Аминь.
Аудиозапись проповеди: https://yadi.sk/d/G05oq1Md_UtGnA
Видеозапись на нашем канале в YouTube: https://youtu.be/JhhOTwTh4I0
Автор: Константин Корепанов
Видео: Евгений Панферкин
Текстовая запись: Светлана Наумова, Елена Плотникова.