Проповедь священника Константина Корепанова на Божественной литургии в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Екатеринбурга в четверг седмицы 4-й по Пятидесятнице в праздник обретения честных мощей преподобного Сергия, игумена Радонежского (1422).
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня вы слышали в Евангельском чтении слова, которые по-своему передают некий духовно-нравственный смысл евангельской жизни, – цели, к которой мы должны стремиться в плане нравственно-духовном. Христос так и говорит: “Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Возьмите иго Моё на себя…” И это иго и есть обучение смирению и кротости – то, что нам совершенно не даётся. Мы научились делать много значимых церковных, храмовых, религиозных дел: каяться, причащаться, молиться, ставить свечи – но это всё ведь не относится к Евангелию: свечи ставят и буддисты; исповедуются люди и у психологов; жертвы дают везде, – это само по себе не является чем-то специфически христианским. Христианин – это тот, кто не только называет своего Учителя, но и учится у Него, – то есть, исполняет Его завет: “Научитесь, яко кроток есмь и смирен сердцем”. То есть, мы должны взять за образец Его жизнь и Его Слово. Если Он не злословил злословящих, – то и мы не должны. Если Он терпел поругания, – то и мы должны. Если Он умер, пострадав за правду, – то и мы должны: значит, такова воля Божья.
Но именно этого мы не можем сделать. Сделали нам замечание – мы тут же бурлим и изрыгаем в ответ что-то возмущённое; если кто-то нас не любит, мы возмущаемся: “Как он смеет нас не любить!” А что, должен?
Вот, сын не пишет маме, и она возмущена. Ну да, наверное, его поведение неправильно, – но он что, обязан вас любить? Это такой долг, обязанность – любить? Вы хотите, чтобы он писал вам письма, потому что он обязан это делать? Или вы хотите, чтобы он любил вас? Но он не любит вас; не любит он – это его выбор, это его свобода – чем тут возмущаться? Плакать – можно, просить у Бога милости этому ребёнку можно, – но возмущаться-то тут чем? Чем можно возмущаться, когда он меня не любит, или он меня не слушается? Это достойно плача, а не ругани. Но мы не можем смириться, мы не можем понести другого человека, – мы обязательно хотим его исправить, мы обязательно хотим его воспитать. Мы хотим быть мастером, чтобы делать из наших близких то, что мы считаем правильным. Вся наша жизнь – в том, чтобы что-то делать с другими людьми, а не с самим собой. И потому мы гневаемся, потому возмущаемся, потому болеем, – и раком, в том числе, – что мы не можем принять единственно правильного образа жизни: смириться – и тогда мы обретём покой. Надо оставить своих близких Богу, – не воспитывать их, а предоставить их воспитание Богу. “Я ничего не могу; я всё, что мог, сделал; ребёнок стал совершеннолетним; муж не менее совершеннолетний, жена – тоже, родители и подавно. Господи, сделай с ними – ваяй из них что́ Ты хочешь, ибо Ты – Творец, у Тебя в руках резец. Только Ты можешь созиждить чистое сердце в любом человеке”.
Я ничего не могу; я себя даже исправить не могу: я потерпеть не могу, я не могу не возмущаться. Я ничего не могу сделать, – но воспитывать ближних я могу; себя не могу, а другого – могу. Я ничего не слушаю, я ни одного слова Христа не принимаю, ни одной заповеди. Нет, я в храм хожу – но где такая заповедь? Где в Евангелии написано, что нужно ходить в храм? Но я хожу! – молодец, конечно, – но того, что написано в Евангелии, я не делаю. Я сужу, не прощаю, за обиды воздаю, за тех, кто делает мне больно, не молюсь – я всё делаю против тому, что сказано в Евангелии, – я не слушал Тебя, Господи, не слушаю и слушать не собираюсь.
Потому наполнено смертью, тьмой, раздражением, гневом, возмущением и прочими страстями сердце наше. И оно неспокойно, оно – в постоянных переживаниях, в гневе, потому что мы не смирились, мы не возложили упование на Бога. Да, отчасти это потому, что так нас воспитали. Но Церковь перевоспитывает нас уже пять лет, кого-то – десять, пятнадцать, кого-то – двадцать лет; но когда-то уж нужно было бы научиться от Христа: яко кроток есть и смирен сердцем.
Вот, делает человек что-то не то. Первое наше желание какое? Ну, если мы хоть немножко-то христиане, – пойти и сделать замечание. Если совсем не христиане – пойти и отколотить, – можно, да. “Ну как он смеет в храме вести себя неблагочестиво?” (Ну, мы уже немножко научились) – Но замечание-то сделать надо! Я же покоя себе не найду, пока замечание не сделаю! Я же мира не обрету, если человек едет без билета: ну как этого кондуктор не видит? Ну и подойду: “Что же ты, негодяй, делаешь?” Тихонечко, шёпотом (типа “смиренно и кротко”) – но мне-то какое дело? Если у меня в душе мира нет, если у меня всё сердце пышет внутри: “Как он смеет это делать! Как он смеет то делать!”
Как будто Бога нет! Где же вера? Ведь Бог в состоянии наказать, вразумить этого человека, – но Он же этого не делает! Он может всё сделать, что угодно, – чтобы человек просто сегодня сдох, как скотина где-нибудь, – как булгаковский Берлиоз под колёсами трамвая, – может ведь сделать! Но Он не делает этого. Он терпит, не наказывает, жалеет, а мы нет. Мы – больше Бога, и вообще, Он нам не нравится, потому что Он заставляет нас терпеть и молчать, а это неправильно; надо возмущаться и исправлять.
Потому мы так плохо живём, потому в нас христианского ничего нет.
Вот, сегодня память преподобного Сергия. А что он, собственно, сделал? В пустыню ушёл? Так в России таких пустынников, в лесах живущих, и до него были сотни, а после него – десятки тысяч, – но святыми они не стали. Что, вы думаете, так трудно жить одиноко в лесу? Да, трудно, – но ведь и сейчас живут, без всякой веры. Ушли люди от цивилизации, сбежали, и живут, и радуются, – не трудно это. Подвиг христианский Сергия в другом: он решил исполнить Евангелие. Сказано: не суди – он и не судил никого. Вот, монахи пришли; он – игумен: они сами его выбрали. Они сказали: “Будь нашим игуменом!” – он кивнул: “Ладно, братья, как благословите. Сходите за водой!” – “Сейчас, разбежались! Нашёлся тут командир! Будет он тут нам командовать: за водой идти или не идти!” Любой игумен взял бы посох и шандарахнул: “Кто здесь хозяин – я или ты? Иди за водой! А после воды – сто поклонов!” Нет, он поклонился им в ноги и пошёл за водой. Пришёл к человеку и говорит: “Дай еды, не мне – братья там голодают. Ты богатый, у тебя деньги есть, – дай им поесть.” Тот отвечает: “Ты мне дрова наколи – тогда получишь еду.” И он пошёл, нарубил дрова.
Вот это и есть исполнение Евангелия: когда он вёл себя не как начальник, не как имеющий власть, а как человек служащий: “Кто хочет быть первым, да будет всем слуга”, – не судил, не укорял, не злословил, не спорил: не нравится – уходи! Вплоть до того, что он из монастыря уходил – только бы не ссориться, только бы не радовать врага.
Почему в наших семьях нет мира? Ну почему? Потому что каждый хочет делать замечания своему ближнему: ты не так делаешь! Не так солишь, не так варишь, не так гладишь, не так ремонтируешь, не так сидишь, не так лежишь, не так учишь, не то читаешь, не то смотришь, не то и не так закрываешь, не то выбираешь, не так моешь! Всё кругом проникнуто нашими замечаниями, осуждением: всё не так, всё не этак, всё не по-нашему! Откуда здесь мир возьмётся? И, когда говоришь женщине: “Терпи немощи своего мужа!” – слышишь в ответ: “Ага, он тогда вообще обнаглеет!” Обнаглеет он или нет, ты не знаешь, – но заповедь тебе велит терпеть. А мы терпеть не хотим, Евангелие исполнять не хотим. Мы ничего не хотим сделать ради Христа. Начальник рассвирепел – ну и Бог с ним, – потерпи же! “Как я буду терпеть?” Конечно, – как, если нам сорок лет говорят, что терпеть нельзя, что смиряться нельзя, нельзя никаким образом покрывать грехи ближнего; – ропщи, возмущайся, суди, делай замечания, отстаивай свои права, чтобы разрушилось всё до конца, окончательно и в твоей душе, и в твоей семье, и в твоей стране, чтобы ты остался мёртвым и одиноким, – чего и хочет сатана.
А Христос говорит: “Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем” – и будет хорошо и вам, и вашей семье, и вашей стране, – ведь жили же мы как-то до больших перемен, – жили же мы как-то до современной послеперестроечной власти. Жили же, и войны выигрывали, и страну строили, и богатства зарабатывали для страны, а не для себя, – потому что терпеть умели, смиряться умели. И любая женщина в деревне в середине двадцатого века могла сказать: “Бог терпел и нам велел”. И терпели люди, – потому и вынесли всё: и революцию, и Гражданскую войну, и Великую Отечественную, и колхозы, и совхозы, и нищету, и восстановление, и смерти мужей, и смерти детей, и всю неправду этого мира, – и вынесли, и остались верными себе и Богу, сохранили души, семьи и детей.
А потом пришло новое поколение, не способное терпеть.
Так вот, вспомним заветы преподобного Сергия: вспомним, что мир в этом мире соблюдается только теми, кто хранит себя в мире, – а значит, не возмущается, не критикует, не судит никого, а учится у Христа кротости и смирению. Аминь.
Автор: Константин Корепанов
Оператор: Сергей Комаров
Текстовая запись: Елена Плотникова.
Вернуться к списку