Слово иерея Константина Корепанова в четверг первой седмицы Великого поста после Великого повечерия с чтением канона преподобного Андрея Критского в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Екатеринбурга.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
“Блаженны плачущие, яко тии утешатся”.
Очень много в Церкви, особенно в дни Великого поста, способствует тому, чтобы человек пережил либо умиление, либо сокрушенный плач, – именно исходя из этих слов Иисуса Христа, из этих обетований, – что человек плачущий получает утешение. Сегодня в Каноне был тропарь, говорящий, что “потоки слёз омывают сердце”, – как моют окна весной, как всё омывается дождём или водой. И вот, слёзы представляются таким действием – плачем, и таким веществом слёз, – что сердце человеческое и ум человеческий начинают видеть ясно и чувствовать ясно, – начинают понимать вещи действительно, такими, какие они есть, а не такими, какими они нам кажутся. Мы все, в этом смысле, живём в прелести, – то есть, мы видим не то, что́ есть на самом деле. Чтобы видеть вещи, как они есть, как они задуманы Богом, нужно очистить сердце и ум, а очистительным свойством обладают только слёзы, – больше ничего.
У святых отцов есть мысль о том, что слёзы для того и даны человеку, чтобы он имел под рукой вещество, которым бы можно было себя очистить. Есть вода в кране, или ванне, или в водоёмах, чтобы очистить тело, – и нужна вода, чтобы очистить душу; этой водой и являются слёзы. И только тогда, когда мы плачем, и плачем много, мы начинаем видеть вещи, как они есть.
Если мы не плачем, мы вообще не можем быть уверены в том, что мы правильно видим; муж нам кажется уродом, извергом, хамом; жена кажется некрасивой, грубой, злой, жестокой; дети кажутся ужасно непослушными, – и мы уверены, что именно так оно и есть. Но сто́ит нам проплакать неделю от какого-нибудь горя, – или, лучше, – здесь, во время Великого поста, – как мы понимаем, что всё совсем не так. И дети – вовсе не такие непослушные; они просто – есть; и то, что они есть – это радость; и даны они нам на радость, а не на муку; и то, что у нас есть жена и муж – это утешение наше, это тот человек, который дан Богом, чтобы нам не было одиноко. У него другие функции, но главное – он есть тот, кто просто есть. И сами мы вовсе не такие уж боги и богини, а очень немощные, грешные, сварливые, очень нетерпеливые люди, – и сознавая, понимая это, мы плачем всё больше и больше; и слёзного вещества у нас всё больше и больше. Сегодня ещё вспоминалась блудница, которая плакала, омывая слезами ноги Спасителя и получила спасение. Вот так – омывая слезами свои раны, свою душу, и мы получаем спасение, и нет других веществ, нет других действий, которые могли бы очистить наш ум, очистить наше сердце. Нужно просто взять и омыть ум и сердце этими слезами.
И всё в каноне Андрея Критского, и, в целом, в песнопениях Триоди, всё, что совершается во дни поста, направлено на то, чтобы человек плакал, чтобы он умилился, смягчился или сокрушился сердцем, и омылся бы, и очистился бы, просветился бы, и с чистой душой предстал бы в Пасху перед Господом.
Да, потом она снова будет пачкаться, мы не можем, мы не монахи, к сожалению. Мы не можем, у нас другое служение, другая воля Божья, – и мы не можем пребывать в этом плаче всё время; есть много дел, которые требуют другого состояния, и в течение года наша душа снова запачкается, – и мы снова впадём в прелесть, в неверие, в озлобление, и снова ко дням Великого поста приползём, чтобы плакать, чтобы омыться. Но ведь мы так и делаем, скажем, весной (правда, редко теперь такое бывает), а я ещё застал время, когда рамы в домах были деревянные, – и люди так и делали весной: мы мыли окна, протирали их снаружи и изнутри, чтобы свет лился ярче, чтобы небо было яснее, чтобы света внутри комнаты было больше. Мы чувствовали это, когда окно снова сияло лучами, блестело, – и мы никогда не пропускали это время, и делали это каждый год.
И вот, нечто подобное мы делаем здесь, – и очень важно плакать.
“Но нет слёз, батюшка! Что же делать-то? Нет слёз…”
Их не может не быть: здесь – подходящая обстановка: свечи, тишина, темнота и очень трепетные слова Канона. Почему же их нет? Эти слова ведь специально нацелены на то, чтобы вызвать слёзы, сокрушить сердце.
А потому что в течение всего дня человек судил – мысленно судил, или словами, горячился, возмущался, – и, конечно же, когда он приходит сюда, сердце его не трепещет. Надо собраться, надо отодвинуть мир на это время, – хотя бы на дни первой недели Великого поста. Надо переключить внимание с того, что снаружи, вовнутрь. Надо унести отсюда какую-нибудь строчку из Канона или молитву Ефрема Сирина, чтобы её повторять или ею думать. А когда на нас мир набросится, говоря: “Да посмотри, что творится! Да посмотри, как люди живут!” – мы скажем: “Нет, не сегодня, не сейчас!”
Потом, как-нибудь я, конечно, вернусь и буду думать и смотреть. Но сейчас мне нужно другое: у меня уборка, у меня внутри бардак. Что мне до бардака этого мира, если у меня внутри бардак! У меня внутри – кучи грязного тряпья вонючего, тараканы ползают. “Мне не до вас. Мне надо свою храмину вычистить. Отойдите от меня”. Это трудно.
Мы все погрузились в мир. Мы срастворились с миром. Поэтому так трудно нам вырвать свое сердце и ум здесь, в церкви. Но это – искусство. Искусство, которое умели делать ещё наши предки. Наши – ну, вот, моя бабушка умела это делать. Люди, которых я застал в начале 90-х в церкви, старое поколение умело это делать. Оно умело выключать не только телевизор, но и общение ради этого внутреннего делания: для того пост и нужен. Мы не можем сохранять полностью обычный ритм жизни, переживая Великий пост. У нас не получится. Нельзя двум господам служить – Богу и мамоне. Нельзя творить порядок на улице и одновременно в своей комнате. Либо ты снаружи, либо ты внутри. И надо понимать, что это – время, когда нужно делать генеральную уборку внутри. Закрываем всё, отключаемся от всех – не мешайте: у меня внутреннее делание. Я навожу дома порядок. Потом пойду и буду смотреть, что там снаружи делается.
Вот этому надо научиться, так перестраиваться. В сущности, для этого Масленица нашими предками установлена не как время поедания блинов или шумных посиделок и гостей, – лишь бы нажраться побольше, а то скоро пост. Нет. Это – переходный период для того, чтобы навести порядок в реальном доме, подготовиться, перестроиться, поменять шторки, поменять скатёрки, как это делали в старину, измениться, – и чтобы войти в Чистый понедельник готовыми, отключившись от всего, отошедши от всего: не мешайте мне, у меня началась внутренняя работа. Надо научиться так говорить и так жить.
И тогда, придя сюда на первую седмицу Великого поста, мы сможем пережить этот Канон, оплакать свою душу, омыть ее слезами, очистить и по-новому взглянуть на окружающих нас близких и не близких, семью и соседей, на друзей, на коллектив. Мы увидим, как много из них несчастных людей, которых просто никто не любит – да и не за что любить. Да, они такие обыкновенные, но я-то – христианин. Я-то могу уделить им хоть одно слово любви, просто как-то пожалеть их. Даже того, кто и не достоин никакой жалости вообще, кто – очень неудобный человек. Но ведь Бог-то его любит. Если у меня не хватает сил на него, – значит, просто я не знаю своего Бога, я ещё не соединился с Ним, и мне опять-таки нужно плакать, чтобы сердце моё почувствовало любовь не только к ближнему, но и дальнему.
Но если ничего не получилось – не всегда же получается; — и придется ждать нам, хочешь не хочешь – год, когда начнётся седмица другого Великого поста, и снова будут слова Канона. И, может быть, подготовившись заранее, мы сможем правильно войти в купель этого Великого поста.
Но, если не получилось, вспомним, что сегодня в последнем тропаре канона были замечательные слова: «Господи, крепость моя изнемогла, я ничего не могу, ничего не умею, ничего не знаю, просто прошу: пощади меня, когда придёшь во Царствие Твое.» И это каждый может сказать: Я не переживу канон, я не могу поститься, я вообще не могу быть даже христианином, я ничего не знаю, не понимаю. Я только устал уже жить во всем этом мире, Господи, но Ты — моя единственная надежда. Не отринь меня, когда я явлюсь пред Твое лицо. И, как сказал Господь, – всякий, кто призовет имя Господне — спасётся. Аминь.
Вернуться к списку