Проповедь священника Константина Корепанова.
Четверг седмицы 1‑ой по Пятидесятнице.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Человек живёт обычной жизнью, в обычное время называя даже верующим. И, считая себя христианином, он не думает о том, что ему придётся умирать, не думает о вечности, не думает, что ему придётся держать ответ на Божьем Суде. Отчасти это неизбежно и необходимо, потому что, если бы мысль. о стоянии на Суде перед лицом Христа поглощала нас всецело, к исполнению социальных обязательств мы, скорее всего, были бы неспособны. Мы бы все ушли в монастырь, потому что только там по-настоящему возможно было бы помнить и жить только этой памятью, предстоя Христу постоянно, всегда и везде, избегая малейшей суеты и избегая всего того, что отвлекает от Христа. Так и учили жить монахи; так они и жили, и опыте своей жизни оставили нам книги, которых мы не читаем. Мало того, что мы не помним о том, что нам придётся умирать и придётся стать перед лицом Христа, мы не просто поддаёмся суете и увлекаемся этим миром и расслабляемся, — мы погружаемся в грех. Так устроена эта жизнь, потому что мирэлежит во зле, и, общаясь с этим миром, находясь среди этого мира, мы неизбежно погружаемся во зло, — а, стало быть, совершаем грех — и ничего с этим сделать мы не можем. Мы, вроде бы, просто едим и пьём, и ходим на работу и воспитываем детей, — но, поскольку это мирская жизнь, мы неизбежно начинаем завидовать или бояться, злиться, ненавидеть, ревновать, обижать, вожделевать — и прочие вещи, которые, посредством страстей, побуждают, и, в конце концов, приводят нас к совершению греха. А грех содержит в себе такую сладость, что, совершив его раз, мы неизбежно совершаем его и другой, и третий — тем более, что у нас всегда под рукой оправдание, что мы это сделать неизбежно должны: как ещё жить в этом мире? Даже отец Константин в проповеди сказал, что жить в мире и помнить о Христе всегда невозможно.
В этом — удивительный и ужасный парадокс человеческой жизни: живя в миру, живя обычной мирской социальной жизнью — в сущности неплохой, обоснованной: что плохого в том, чтобы рожать детей, учить их в школе, жить долго и одеваться? Ничего плохого в этом нет, — но, живя неизбежно в суете, в грехе и зле этого мира, мы начинаем грешить, отдаляясь от Бога всё дальше и дальше, и, естественно, — повторю — убеждая себя в том, что жить иначе мы не можем. И вот, в отношении именно этого состояния говорит в сегодняшнем Апостольском чтении апостол Пётр: что, действительно, ничего не происходит в жизни человека, — ничего плохого; он погружается и тонет в суете всё глубже и дальше, а Бог как бы не наказывает его, не вмешивается в его жизнь, — наоборот, поддерживает, защищает его, чтобы он не был отдан каким-то особо смрадным грехам, или — ещё того хуже — нашим врагам, бесам, духам злобы поднебесным. Он хранит его и защищает, хотя, вроде бы, человек осуетился и уже забывает Бога, и позволяет себе делать грехи, о которых он и помыслить не мог, — а Бог долготерпит.
У человека возникает мысль, что он, может быть, правильно живёт, — или, что ещё хуже: может, и врут всё Божественные книги, и никакого Бога нет, потому что я верую всё хуже и хуже, а живу так же, как жил, и, вроде, даже всё получается. И вот в ответ на это недоумение, смущение, возмущение и даже ропот человека апостол Пётр отвечает: «Разве ты не знаешь, что Бог просто долготерпит к тебе, ожидая, когда ты начнёшь приносить покаяние? Ты думаешь, что это — бессилие Божье, что это — равнодушие, попустительство Божье, или даже благословение Божье? Нет! Просто Бог ждёт, когда ты сам обратишься к Нему, — чтобы только не наказывать его. Не наказывать, не сокрушать, потому что такова Его природа.» Нам это непонятно.
Он пришёл в этот мир не судить людей, а их спасать. Спасает Он их Своею кротостью и милосердием, неизреченными, непостижимым, невыносимым долготерпением ко всем нашим грехам, ко всем нашим страстям и мерзостям, — являя долготерпеливое милосердие, или милосердное долготерпение.
Кто-то, живя в таком состоянии, думает, что, как бы, можно и богохульствовать, можно и презирать Божественные заповеди, — и закосневает во зле всё больше и больше, — но и его Бог не наказывает, ожидая его покаяния. А кто-то, изумлённый этим непостижимым долготерпением, однажды приходит в стыд, начинает стыдиться. Ему становится необыкновенно горестно оттого, что милосердие Бога он использует так неблагодарно и по-скотски, — и тогда он встрепенётся, как сказано у апостола Павла: «Встань, спящий! Воскресни из мертвых, и освятит тебя Христос!» …
И человек вдруг пробуждается, кричит: «Доколе? Не хочу больше так жить! Не хочу больше испытывать долготерпение Божье! Хочу быть таким, как Ты велишь, хочу творить Твою волю!» И начинает, мало-помалу, выкарабкиваться из той ямы, в которой он застрял.
И так действительно было, было всегда. Было так с Закхеем или с разбойником — и до двадцатого и до двадцать первого века включительно. Именно через долготерпение Своё Бог обращает к Себе сердца истинных Своих детей. Когда человек начинает понимать, что это действительно — долготерпение, и действительно — снисхождение, что Он действительно жалеет и понимает, и не хочет наказать не потому что Он не может, а потому что Он даёт нам всегда бесконечно последний шанс для того, чтобы мы встрепенулись и обратились.
Вот, Мария Египетская обратилась ко Христу после семнадцати лет невообразимого греха. Взяла — и обратилась. А кто-то обращается ко Христу на своём последнем, смертном одре, — именно обращается. И поэтому Бог Своим долготерпением никогда не ошибается. Он всегда знает, что это самый надёжный, самый верный способ спасти человека: когда, именно имея возможность наказать и сокрушить, и размазать человека в грязь, Бог этого не делает, долготерпя к нему.
Если приходит какая-то беда на человека или на народ, или на человечество, это не значит, что Бог разгневался: Он разгневался давно. Это значит, что другого способа, другой возможности остановить нас на пути греха просто не существует. Он долготерпит не так, что, в конце концов, устанет долготерпеть, — Он не может устать, у Него нет такого состояния — усталости; Он вдруг вмешивается с суровостью или наказанием, — войной или революцией, землетрясением или резнёй не потому что устал терпеть, а потому что наше погружение в грех обрело катастрофический характер, и если не сделать что-то, мы утонем в этом грехе. И тогда Бог нас вытаскивает из паутины греха каким-то суровым обстоятельством; — не Бог устал терпеть, а мы приблизились к крайней точке, точке невозврата, за которой спасения уже не будет.
Вот это неправильное представление о Боге, незнание того, что Он долготерпеливый и милосердный, непонимание Его удивительной, кротчайшей любви приводят нас к тому, что мы — невыносимо суровы и жестоки к своим братьям и сёстрам. Мы постоянно от них что-то требуем, постоянно хотим, чтобы они соответствовали каким-то нами придуманным качествам. Бог не требует, Бог ждёт, — а мы ждать не хотим. Мы становимся главными мучителями друг для друга, мы постоянно упрекаем и укоряем друг друга, поучаем, делаем замечания, проклинаем, блокируем, издеваемся, унижаем — что только мы ни делаем по отношению друг к другу, — называя это «заботой о ближнем». Почему Бог, заботясь о нас, долготерпит? Почему грешнику даёт суд, посылает дождь, защищает дом от огня, кормит его, радости даёт, утешает его? А мы? А мы — нет. Тогда мы — не дети Его. Мы — беглые рабы, которые присвоили себе какие-то атрибуты Божественного судейства, и ходим и судим людей, не понимая, что сами находимся под судом, и если не чувствуем сегодня вмешательства суда Божьего в нашу жизнь, то не потому что хороши, — а потому что Он терпит нас. Почему бы нам не потерпеть других? Почему бы нам не потерпеть своих начальников, или саоих подчинённых, своих друзей, своих сестёр и своих братьев? Ведь именно эта наша нетерпеливость, наше постоянное раздражённое поучение в отношении близких и приводит к тому, что мы погружаемся в грех всё глубже и полнее. Именно это приводит к тому, что долготерпение Божье в нашей жизни истощается, и мы встречаем гнев Божий.
Ты можешь сегодня раздражиться и завтра, и на третий день, и на четвёртый день. И три года пройдёт, пока ты раздражаешься, — и это становится твоим состоянием, ты начинаешь учить всех. Ты взрываешься настолько, что учишь уже и начальников, и священников, и епископов, и Патриарха — ты учишь всех. Поскольку Бог никогда не делал тебе замечаний, ты возомнил себя величайшим учителем человечества, ты вознёсся так, что становишься невыносимым даже для собственных детей, и люди бегут, завидев тебя, потому что ни одного доброго слова они от тебя не слышат.
А ты думаешь: «Раз Бог терпит, ничего мне не говорит, — значит, я хороший.»
А на самом деле, приближается точка невозврата, и Бог сокрушает тебя болезнью, налагая молчание на твои уста, или делает твою гордость очевидной для всех, и ты впадаешь в какой-то тяжёлый грех, из которого не можешь выпутаться, — и замолкаешь. Бог делает это для того, чтобы остановить тебя, имея целью остановить твоё окончательное разрушение.
Так зачем же нам доводить это до крайней черты? Раз мы все живём под долготерпением Божьим, будем долготерпеть наших братьев, будем долготерпеть наших сестёр! Будем терпеливы и милосердны, как наш Бог, — и никогда ничего сурового и тяжёлого с нами не случится. И Бог будет терпеть нас, потому что видит, что мы сознаём себя грешными и виноватыми, сознаём и благодарим Его: «Ты только, Господи, пожалуйста, не гневайся! Я знаю, что если Ты разгневаешься, кто постоит? Кто устоит под Твоим гневом ? Я буду терпеть своих братьев, я буду снисходительным к своим сёстрам — только и Ты не обличай меня? Будь милосерден ко мне!»
И тогда дни наши продлятся, и гнева Божьего мы не увидим, и Бог будет снисходителен к нам, потому что знает, что мы — просто люди. Аминь».
Видеозапись сделана 8 июня во время Божественной литургии в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Екатеринбурга.
Автор: Константин Корепанов
Видеозапись: Анна Тханенко
Текстовая запись: Елена Плотникова.
