Проповедь священника Константина Корепанова.
Неделя 2-я по Пятидесятнице, всех святых в земле Русской просиявших.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня Святая Церковь празднует день памяти всех русских святых, всех святых, в земле нашей просиявших.
Мы, по-настоящему, наверное, и не задумываемся, — разве только если случилось нам побывать на удивительной литии, накануне этого праздника, когда мы пытаемся перечислить всех русских святых поимённо. Но, как говорится в каноне, посвящённом этому празднику, мы включаем сюда и тех, кто прославлен, но мы о них не знаем, — то есть, они стали святыми, но нам о них ничего не ведомо, — так и тех, кто ещё не прославлен, не известен, и никто не знает, что он — святой, но он — святой, Бог принял его в Свои Небесные обители.
Это — огромный сонм людей, и там — не только русские по крови, как мы привыкли думать, соотнося русскую Церковь, русский мир только с теми, кто русский по крови. Там есть, скажем, Антоний Римлянин, который приплыл сюда из Рима и подвизался здесь в новгородских пределах; там есть и грек митрополит Феогност, — один из величайших московских святителей, там есть и болгарин, и румын, — есть даже немцы. Императрица Александра Фёдоровна приняла православие, прошла крестный путь со своим мужем, императором Николаем, — и здесь же, на этом месте была убита и вошла в Небесные обители, прямо отсюда — в Царство Божие. И много других национальностей, не русских по крови, вошли в обители Небесные как часть русских святых.
И с географией не всё так просто. Кто-то упокоился в Киеве, — а, скажем, мощи преподобного Паисия Величковского пребывают в Румынии. Мощи преподобного Силуана Афонского, или Иоанна Русского — в Греции. А святой Иоанн Шанхайский, который родился в Малороссии, имя, прозвище получил по китайскому городу Шанхаю, мощами упокоился в Америке, в Сан-Франциско. Герман Аляскинский — русский человек, подвизавшийся на Аляске, и там приведший множество людей ко Христу, — и много других. Если всех их перечислять, это бы заняло слишком много времени, — но мы должны представлять, что это — огромный мир людей совершенно разных по происхождению (как мы привыкли говорить: по крови) и совершенно в разных местах подвизавшихся, — причём, казалось бы, совершенно чуждых и русской культуре и православной вере, — как равноапостольный Николай Японский, который всю свою жизнь и всё своё служение посвятил тому, чтобы привести японский народ ко Христу, и немало в этом преуспел, — как и дело проповеди упомянутого уже Иоанна Шанхайского, который трудился и в Шанхае, и в Палестине.
А в чудесном каноне, который составлен в честь памяти русских святых, поминается множество — тысячи христиан, которые стали мучениками в Китае: китайцы по крови, но члены Русской Православной Церкви, тоже причислены к русским святым, мученически погибшим во время Боксёрского восстания в конце XIX — начале XX века.
Это — удивительный, огромный мир, включающий множество разных людей: князей и крестьян, бояр и купцов, — как, допустим, преподобный Серафим Саровский; и женщин, и мужчин, и даже детей, — как Артемий Веркольский, например; — много-много людей разных, и этот самый канон в честь праздника называет весь этот великий сонм людей — нашими родственниками, нашими сродниками по плоти: ведь они принадлежали нашему народу.
Когда мы говорим: «наш народ», — мы понимаем это как не только тот народ, который живёт сейчас, здесь, — ходит по этой земле и живёт в этих городах и говорит на русском языке. Это ведь — огромный народ, который жил здесь, который создал эти города, который вспахал эту землю, который присоединил, в том числе, и эту землю к Русскому миру, который здесь проповедовал Евангелие, который здесь крестил людей и созидал души человеческие и храмы Божьи. Это — мир, который существует тысячу лет, а, может, и больше. Если брать тех людей, которые жили здесь, скажем, — в Херсонесе (нынешний Крым) заселённом тогда ещё греками, — но на нашей территории, на нашей земле, — это очень, очень большой мир. Это всё — действительно, часть нашего народа, и мы воспринимаем, — по крайней мере, Церковь велит нам воспринимать себя частью этого сонма святых, а их — частью нашего народа.
И очень греет сердце мысль о том, что это — наши родственники, близкие наши, родные наши люди. Мы же ведь очень хотели, чтобы у нас на небесах был близкий, родной человек, с кем мы не просто познакомились через книжку, а родственниками которого мы являемся…
«Вот, был такой замечательный день в моей жизни, когда я встретился с человеком, который сказал, так просто, когда мы пили чай: «Мой дедушка — священномученик.» Каково это — иметь родственника-священномученика на небесах? — Или, как в известной повести Юлии Вознесенской «Мои посмертные приключения», — где она говорит о ходатайстве своего родственника, тоже священномученика. Каково это — иметь родственника — святого? И, конечно, когда мы вдумаемся, вчувствуемся в слова Божественных песнопений этого дня, мы нет-нет да и проникаемся мыслью: «Мы же все — один народ! Мы все — одной крови, одного духа, одной веры, и эти люди знают нас, они молятся за нас; это — близкие наши! Мы говорим — по крайней мере, говорили на одном языке, и это — удивительное дело!»
Но так ли это на самом деле? Когда мы говорим в молитве «Святая Русь», — скажем, в той молитве, которую мы читаем, молясь о том бедствии, которое случилось сейчас с нашим народом, — мы говорим: «Святая Русь», — что это? Всё количество людей, проживавших и проживающих на территории России — и тех, которые ещё будут жить? Мы называем Святой Русью тех людей, которые, скажем, — здесь расстреливали царскую семью? Или взрывали храм, — или разворовывали храм Христа Спасителя в Москве? Людей, которые были надсмотрщиками в ГУЛАГе, или уголовниками в ГУЛАГе? Или людей, которые были теми священноисповедниками и мучениками в ГУЛАГе? Это — один народ, с церковной точки зрения? Это всё — Святая Русь, или нет? Когда мы говорим: «Святая Русь», ставим мы между Святой Русью и Россией знак равенства? Это — одно и то же: те, которые убивают, — и те, кого убивают? Те, которые веруют, — и те, которые отрекаются от Христа? Те, кто строит, — и те, кто разрушает? Те, которые любят, — и те, которые ненавидят? Действительно ли это — один народ?
Мы очень легкомысленно используем слово и образ Святой Руси в том, что, действительно, сложилось, — исторически и церковно — здесь, на этой земле.
Вот — я. Мой прадед умер в тюрьме, за веру: он был священником, и его за веру посадили в тюрьму — и он умер там, в тюрьме. Он — исповедник, или мученик, не причисленный пока к лику святых. Служил он в городе Магнитогорске, а умер в Кыштымской тюрьме.
И — моя бабушка, которая вместе с другими активистами засы́пала источник праведного Симеона Верхотурского; она была уроженкой села Меркушино, родилась там, стала первой пионеркой в этом селе и принимала в тех событиях активное участие. Я — потомок и той, и другого.
И так — все мы; в нас всё переплелось, перемешалось.
Чьи мы? Чьему народу мы принадлежим? За кого мы, действительно, переживаем? Какому Богу молимся? Каким ценностям служим?
Есть прекрасный образ в Библии, в Книге притч, в 9-й главе. Мы часто слышим отрывок из этой главы: «Премудрость создала себе дом и утвердила семь столбов. И говорит Премудрость: «Придите ко мне, все желающие жизни, премудрости, — я приготовила для вас пищу, я приготовила для вас питие. Вкусите — и будете жить!» Мы говорим это и принимаем, как пророчество о Христе. Но дальше, в конце 9-й главы, говорится о другой женщине: «женщина шумная, глупая, болтливая сидит на пороге и зовёт в свой дом: «Приходите ко мне и вкушайте мой хлеб, вкушайте моё вино, пейте мои радости!» И говорится дальше, в последней строчке 9-й главы: «…и пути её кончаются в преисподней».
Библия рисует мир вот таким, разделённым: есть Премудрость, возглашающая на улицах и зовущая к жизни, — и есть другая женщина, глупая и безрассудная, о которой мы читаем в Апокалипсисе: «жена блудная, в чьей чаше — мерзость её благодеяний, и к ней приходят все народы, и пьют из этой чаши.» Есть Чаша Христова, — и есть чаша бесовская.
Мир отнюдь не так монолитен, как нам может показаться, если мы слушаем современные средства массовой информации; — мир разделяется. Кто-то идёт к Чаше Христовой, — кто-то идёт к чаше бесовской. Кто-то идёт к этой «жене блудной, сидящей на звере багряном», кто-то— к «Премудрости, возглашающей на улицах». Кто-то идёт к тому, что даёт жизнь, кто-то — к тому, что питает человека смертью, питает смертью с избытком.
Весь мир разделяется, — как разделились два человека на Голгофе: один пошёл в ад, тяготою хуления, другой — в рай, исповедав Христа Богом. И все люди с этих времён разделяются на две части. Как говорит Христос, «Не мир Я принёс на землю, но меч. Я пришёл разделить людей.»
И вот, мы живём в этой жизни — и разделяемся: кто-то выбирает Чашу Христа, а кто-то — чашу бесовскую. И те люди нашего мира, которые выбирают Христа, которые идут за Ним, для которых Христос — главная Ценность их жизни, и Его Слово для них — закон, — они являются Святой Русью, лучшей частью нашего народа, выбравшей Христа и оправдавшей, тем самым, присутствие русского народа в истории».
Видеозапись — фрагмент трансляции телеканала «Союз» с Божественной литургии в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Екатеринбурга.
Автор: Константин Корепанов
Текстовая запись: Елена Плотникова.
