Неделя о мытаре и фарисее.
Проповедь священника Константина Корепанова.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня все мы слышали притчу о мытаре и фарисее. С этой притчи начинается Постная Триодь, начинается подготовка к Великому посту, и Церковь, в сущности, вводит нас в покаянные дни. Поэтому эта притча имеет особую значимость, важность для каждого члена Церкви. Всё просто, всё это всем известно: вошли в храм два человека, один – фарисей. Это сейчас слово “фарисей” звучит негативно, а тогда оно означало очень благочестивого человека, для которого Слово Божье – не пустяк, который исполняет его всеми силами: исполняет все заповеди Божьи, для него храм – родной дом, он всё здесь знает, всё понимает, всё умеет; он молится, он постится, он с Богом на “Ты”. Поэтому он проходит вперёд и молится. В притворе стоят грешники, а он уже давно не грешник.
Вместе с ним в храм входит мытарь, человек заведомо грешный, заведомо плохой, про́клятый Богом и людьми; человек, который не исполняет никаких заповедей и исполнять не собирается, сделавший очень много зла людям. Он очень много грешил, и его работа не предполагает иного образа жизни. Он вынужден быть мытарем, и будет вынужден всё время так себя вести, он как бы попадает в некое Прокрустово ложе, в котором не может вести иного образа жизни, – он и будет так жить. Он понимает, что он попался в силки, и ему уже не выбраться из этого состояния. Это уже почти полное отчаяние человека, понимающего, что он обречён на грешную жизнь, и нет у него ни сил, ни понимания, как можно было бы что-то изменить. Поэтому куда там ему идти к Богу – он остался здесь, в притворе, и на коленях сокрушённо он бьёт себя в грудь и говорит: “Боже, милостив буди мне грешному!” Он ничего больше не может говорить, язык его прилип к гортани, он плачет и сокрушается, потому что понял, что никогда ему не спастись. Он ещё не знает, что Бог стал Человеком, – да и вообще это только притча. Это притча, которая пытается сказать что-то ученикам Самого Христа. Потому что удивительным, парадоксальным образом устроено религиозное бытие: почти каждый из нас, – по крайней мере, сто́ит на это надеяться, – пришёл сюда, в Церковь, и сначала стоял там, у дверей, боясь сделать хоть шаг дальше, боялся посмотреть людям в глаза, боялся поднять глаза на иконы, боясь увидеть там осуждение. Он осуждал всего себя, и сгорал в этом осуждении, считая, что тут ему не место. Но идти-то всё равно больше некуда, он слышал о Боге, что Он милует грешников, он слышал, что Бог не прогнал блудницу и спас мытаря, и разбойника ввёл с Собой в рай. И поэтому надеется: “Быть может, и для меня немножко милости найдётся, хоть чуть-чуть! Ни на что я не рассчитываю, ни на что не претендую, я сам во всём виноват, – но, Господи, если можно, будь милостив! Не то, что “помяни меня во Царствии Твоем” – какое там Царство, – просто понять, познать, почувствовать, что Ты всё-таки жалеешь меня, – и годы жизни моей продлятся хотя бы, быть может, до того момента, когда я смогу бросить эту про́клятую жизнь, эту про́клятую работу, это про́клятое бытие в грехе и приползти к Тебе, уже не возвращаясь назад. Прими меня, как одного из наёмников Твоих!”
Все мы пришли, так надеясь, – но потом оттоптали себе место, посмотрели: “Да нет, всё нормально с иконами, – никто не судит, – наоборот, люди радостно бегут навстречу: Может, поможешь? Может, подсвечники почистишь? Тут – икону помой, тут – в хоре попой, тут – кадило подай! Вроде бы, ничего страшного не происходит, — нормальный такой храм, я занял в нём своё место. И вот, я уже захожу, одной рукой держа телефон, а другой открывая двери, или что-то пересчитывая в кошельке, или пытаясь решить проблемы на работе – и крестясь впопыхах. Я привык к этому месту, я здесь всё знаю, я даже соблюдаю посты, я молюсь и вечером, и утром, я привык к словам молитвы. Я уже давно не стою на коленях и давно не пла́чу: что плакать-то? Давно всё исповедано, закрыто, помиловано, – я здесь стал своим. Я подхожу ближе к алтарю, захожу в сам алтарь — здесь всё мне родное, знакомое; я ничего не боюсь – и Бога я уже не боюсь, и трепета во мне уже нет. Да и грехов что-то не помню; а то, что было – давно прощено на исповеди, – я стал фарисеем. Я – благочестивый христианин последней эпохи: я всё знаю, всё умею, в интернете смотрю мудрых священников, цитирую святых отцов; я знаю, как войти и как выйти, как бороться с той или другой страстью, и каждый раз, рассматривая себя на исповеди, говорю: “Да нет, батюшка, я – нормальный христианин! Я нормальный, – что ты копаешься? …
«Всё у меня хорошо, нет у меня страшных грехов! Ну, грешен, конечно – в чём-то грешен; – но не грешнее прочих, не так, как те, что за порогом храма и сюда не идут!” – я и заметить не успел, как стал фарисеем; я и заметить не успел, как потерял очень важное свойство – я перестал плакать.
Да ладно, – в конце концов, не так это важно. Ведь сказал же апостол Павел: “Всегда радуйтесь!” Вот, я и хожу радостный – и в храм, и в ночной клуб, и в ресторан, и в паломничество. Я всегда радуюсь. Что мне не радоваться-то? Бог меня простил, Царство Небесное мне уже гарантировано, билет туда лежит у меня в левом кармане, он всегда у меня с собой, на всякий случай. Ничего страшного со мной произойти не может; ну, даже если согрешу – лишь бы батюшка был на связи, позвоню, исповедаюсь, покаюсь – и всё будет хорошо: ведь Бог всё равно всё простит! Чего мне бояться? Пусть грешники боятся, которые Бога не знают, – а я не боюсь ничего!”
Вот так, быстренько – кто-то за год, кто-то – за пять, а кто-то за десять лет человек прошёл путь от плачущего у входа в храм мытаря до фарисея, который говорит нормальные слова: “Благодарю Тебя, Господи…” – что же плохого-то? Благодарить-то надо! “За всё благодарите! — говорит апостол Павел, — вот я и благодарю!”
Что же не так в этом фарисее?
А пройдя путь от притвора до алтаря, он потерял возможность (а может, и не имел никогда, и так и не обрёл её) быть человечным. Ведь именно фарисеи, именно те, кто стояли на ступенях алтаря и были вхожи в алтарь, — они-то и убили Христа.
Вы знаете, кто был первый фарисей? Не знаете? Это Каин. Хороший, благочестивый, он ничего плохого не сделал, – просто брат его оказался таким же хорошим, как и он. А вы же понимаете, что хорошим может быть только один, а все остальные – плохие; и хороший – это я, и только меня должен видеть Бог. Остальных Он не должен видеть, они плохие – чего они припёрлись? И это – зависть: он увидел, что Бог смотрит на Авеля с любовью, с благосклонностью, – надо Авеля убить. И он убил брата не потому, что был плохим, а потому что был фарисеем, потому что не выносил присутствия рядом другого хорошего человека.
И фарисеи убили Христа, потому что не выносили присутствия рядом такого же – даже более благочестивого, чем они, Человека, к Которому Бог относился с большей любовью, чем к ним. Всё началось с Каина. И всегда фарисейство, как “благочестие” будет заканчиваться ненавистью. Начал ты, вроде бы, хорошо, но закончил плохо, потому что ты ненавидишь своего брата. Ты ненавидишь того мытаря, который стоит и плачет; ты его не понимаешь. Ты забыл, что ты сам был таким, и ненавидишь его. Ты не любишь его, не можешь его пожалеть, не можешь понять – человечности в тебе нет.
Оказывается, мало быть благочестивым, – быть им достаточно легко. Многие люди в этом мире благочестивы, совершенно не веря ни в какого Бога, – и атеисты бывают благочестивы, и язычники. Даже сатанисты могут быть благочестивыми – в том смысле, что они не делают страшных грехов, могут не быть ни пьяницами, ни наркоманами, ни развратниками – могут; человечными быть – не могут. Но понимать, любить, обнимать грешника можно только во Христе, – может только Бог.
Когда-нибудь каждый из нас поймёт, – и хорошо бы, чтобы это случилось как можно раньше, – что есть только одно существо во вселенной, способное обнять грешника тогда, когда он – грешник. Обнять грешника покаявшегося мы можем; обнять грешника нераскаянного – нет. Только Христос, только Бог, ставший Человеком, может обнять грешника в его грехе, с его гноем и смрадом его сердца, – обнять и прижать к своей груди и сказать: “Я тебя всё равно люблю! Я всё равно тебя прощаю, бросишь ты свой грех или не бросишь. Я всё равно тебя люблю, потому что Я – твой Бог, и Я знаю, как ты мучаешься в своём грехе.” Только тот, кто с Богом, только тот, кто в Боге, – только тот, до кого дотянулись руки Христовы благодатью Святого Духа, может пожалеть грешника. И нам нет никакой пользы ни в чём, если, обретая благочестие, мы не научились жалеть грешника, обнимать грешника, молиться за грешника, понимать и слушать грешника. Потому что именно этому учит нас Христос; и всё Евангелие говорит именно о том, как Он с мытарями и блудницами, с грешниками и про́клятыми людьми водится и возится, – потому что именно так можно помочь грешнику, – когда ты им не гнушаешься.
Очень легко, придя в Церковь, увлечься благочестием и потерять главное, потерять возможность понимать, любить и молиться за грешников. И вот, подготовка к Великому посту начинается с того, что человеку говорится главное: кем бы ты ни был, каким бы ты себя ни ощущал, – если у тебя нет внимания к грешному человеку, если ты гнушаешься грешниками, – можешь дальше не идти, потому что любая дорога, куда бы ты ни пошёл, приведёт ко Христу распятому, Которого ты в очередной раз прибил к Кресту. Ты всё равно станешь убийцей, потому что ты ненавидишь грешников. Остановись! Подумай: где ты? Не устремляйся в храм, не беги к алтарю – подумай, оглянись вокруг! Если ты не ощущаешь себя грешником, тогда посмотри на других грешников и пожалей их! Не можешь – тогда остановись, не надо никуда идти: ты либо забыл о своих грехах, либо забыл о своём Боге. Вспомни, остановись, одумайся, ибо Великий пост – это плач о грешниках, – либо о самом себе, как о грешнике, — либо о других грешниках земли. И слава нашего Бога в том, что Он никогда не гнушался, и не гнушается, и не может гнушаться ни одним из нас, – ни одним грешником, – ибо Он пришёл взыскать и спасти погибших. Аминь.
Автор: Константин Корепанов
Оператор: Сергей Комаров
Текстовая запись: Елена Плотникова.
Вернуться к списку