Фрагмент беседы священника Константина Корепанова с прихожанами Успенского собора Екатеринбурга (цикл «Апостольское свидетельство») от 26 января 2023 года.
Апостол Павел говорил, что никого никогда не надо судить. Совершенно. «Кто ты, осуждающий чужого раба? Пред своим Господом стоит он или падает, и будет восставлен, ибо силен Бог восставить его».
Я не знаю, как человека смотивировать на то, чтобы он не судил. Ну как это сделать? Я не знаю. Я не вижу никаких возможностей внушить человеку эту простую мысль, что других людей не надо судить. Но каждый ведь судит, потому что у него есть четкое убеждение, что если он сейчас не тряхнет за шкирку этого человека, если он сейчас его не отчитает, то человек-то ведь погибнет! То есть каждый человек, в обольщении своего ума, считает себя спасителем другого человека. Господином другого человека!
Вы задумаетесь над самой постановкой этого образа и самой фразы. Мы все что-то делаем пред лицом Бога. Мы все находимся в его саду, вертограде. Каждый исполняет назначенное ему Богом служение. Если кто-то плохо делает что-то в своем служении: плохо подметает пол или плохо стрижет газон, или плохо моет посуду, кто за это отвечает? Кто в доме должен сделать ему замечание? Разумеется, хозяин дома или человек, который поставлен управлять другими: дворецкий, мажордом, управляющий дома, кто-то, назначенный Богом хозяином этого дома.
Я же за чужую часть работы не ответственен! Мне главное, чтобы, если мне поручили стричь газон, чтобы газон был красивый, ровненький. Вот за это я отвечаю. Я не отвечаю за то, как моет посуду посудомойка. Это не мое дело. А если я хожу и провожу по посуде пальцем вместо того, чтобы стричь свой газон? И еще говорю: «Посмотри, какая тарелка жирная! Как ты моешь посуду!». Но мы все так и делаем, вместо того чтобы мыть посуду, бежим смотреть, как кто-то другой стрижет газон или следим за тем, как садовник подрезает кусты: «Что он там делает? Неровно подстриг? Ну что это такое!». Каждый занимается делом другого человека, никто не вникает в свое. У каждого есть свое дело, за которое с тебя спросит хозяин. Он тебе поручил это делать, а другим поручил свое!
То есть в момент, когда мы учим другого человека и вникаем в его какое-то делание, делаем замечание за то, что он неправильно всё делает, мы восхищаем себе права хозяина. Будто бы мы вправе оценивать его деятельность. Но в жизни, даже в этом контексте, бывает всё очень сложно.
Даже в парадигме хозяина, у которого много слуг, хозяин к каждому слуге относится по-своему. Жирная посуда, плохо помыла? Плохо, да. Но он ее не ругает. А горничная бегает хозяину и шепчет ему на ухо: «Она опять плохо посуду помыла!». «Ну и что? Она качала меня в колыбели. Пусть! Она спокойная, и да, я знаю, она старенькая и немощная, не может мыть посуду хорошо, но я ее не выгоню». В жизненной истории такое бывает, и это даже нормально, да? «Ну да, она плохо исполняет свои обязанности, но когда-то она мне оказала благодеяние. Она меня защитила от собаки, она качала мою колыбель, она хоронила мою мать. Она сделала что-то такое, чего вы не знаете, понятия не имеете, зато я к ней снисходителен. И закрываю глаза на что-то, что она плохо делает».
Вы обращали внимание, например, на, одного из самых великих праведников Ветхого Завета, Авраама? Великий человек, 25 лет он ждал, когда родится обещанный Богом ребенок. И не усомнился. И не впал в депрессию, не спился. А дождался рождения сына, нисколько не возроптав и не потеряв веры. А потом ему сказали: «Возьми и принеси сына в жертву!». И он совершил немыслимое действие, верою своей определив тот род, среди которого должно было родиться Спасителю. И таким способом Авраам стал для всех нас отцом по вере.
Мы все подражаем ему. Да ведь? А что дальше было? Кто-нибудь помнит? Не помнит никто, да? А потом Сара умерла. И Авраам, до ста двадцати лет живший с женой и никогда не знавший другой женщины, кроме той служанки, которую дала ему Сара, вдруг стал многоженцем. У него было много жен, и он рождал от них много детей.
Это упомянуто как бы само собой, вскользь, никакого значения для библейской истории это не имеет. Хотя мы бы сказали: «Ты чё, мужик, ты сдурел, что ли? Уж помирать скоро надо, а ты чё, чем ты тут занялся? Жены какие-то, у тебя же есть сын, наследник, чё тебе ещё надо?». А Бог спокойно отнесся к этому. Авраам сделал то, что не делал никто. Совершенно без разницы, как он теперь будет жить. Богу это не важно. Он сделал то, что не может сделать другой человек. И Господь не судит его ни за что. Даже и не стыдится упоминать об этом в Священном Писании. Если бы мы написали придуманную нами историю, то это было бы про то, как долго патриарх скитался в облике старца в горах и замаливал грехи всего человечества. Но Библия говорит честно, всё было не так. И про многих праведников там говорится честно. Библия говорит о том, великие подвиги веры они совершали. При этом оставаясь обычными людьми: со страхом, со страстями, с похотями, с привычками, с радостями. Да мало ли с чем, просто с человеческими качествами!
Вот так же, как и эта служанка в доме господина. Она делает работу так, что любую другую за такое выгнали бы. Но у нее было дело, и за это дело хозяин ей благодарен. И ее не выгонит. Придет другая посудомойка и будет мыть посуду так же некачественно, и он ее выставит на следующий день. А этой прощает всё.
Вот и мы все разные в доме Господнем. И кто знает, какую жизнь вы прожили, пока шли ко Христу, кроме вас самих и вашего Бога. Кто знает, о чем вы плакали, о чем вы молились, что обещали и что из обещанного сделали, какой подвиг вы несете. Как может другой человек судить вас за то, что вы делаете, или за то, что вы не делаете? Никто не знает. Это тайна вашей жизни, вашего труда, вашего подвига. Что вы когда-либо сделали и вытерпели. Поэтому, может быть, на какую-то вашу слабость или немощь Бог закрывает глаза, ему неважно. Любому другому, может, и не спустит, а к вам снисходит.
Но вам не спустится то, что спускается другому человеку, и ему Бог прощает. Потому что Он знает его борьбу, его меру, его слабости, его труд, его любовь и его веру. Как же мы можем судить другого человека? Как?
Один человек в 60 лет бодрый, активный, сильный. И нисколько, ни в чем, у него старческой немощи нет. А другой в 40 лет уже с немощью: ни ходить, ни сидеть, ничего делать не может, устает. А мы этому немощному скажем: «Да что ж ты, смотри, как человек в 60 лет цветет! А ты?». Да он знает. Он знает, но откуда вы знаете, за что? Почему? Как так получилось, что человек в 40 лет без энергии живет? Без сил живет. Без проживания жизни, откуда вы знаете, за что и почему? Он бы рад бегать-то. Рад быть бодрым, рад бы быть сильным. Да нету сил. Может, Бог его к чему-то готовит? Может, за что-то или для чего-то смиряет? Может, он сам просил, чтобы ему быть немощным, чтобы не возноситься никогда ни над кем? Мы же не знаем этого. Да, такое возможно, что 60-70-летний стоит на службе, даже коленка не дрогнет. А сорокалетний сидит и не может голову поднять. Настолько сокрушённо его тело, а мы его судим. А откуда мы знаем, за что и почему?
Вот этого мы не понимаем, не приемлем, мы постоянно судим, мы забываем, что на самом деле у каждого своя мера и своя деятельность. Кому-то надо терпеть тяжесть своей плоти, а кому-то грехи своей жены. Кому-то надо терпеть сына-наркомана, а кому-то надо терпеть пьяницу-мужа. Кто-то ухаживает за мамой по 10–15 лет, а у кого-то мама умирает за час, легко и просто освобождая его от этого ухаживания. Мы не знаем, почему так. Мы не знаем, почему одной дано ухаживать за мамой 15 лет, а у другой хоронят сразу. Вроде сегодня бегала, а завтра уже умерла и не мучается. Мы не знаем, почему. Здесь невозможно рассудить, даже сам человек не знает, почему так. Мы просто доверяем Богу, что так должно быть: одному одно, другому другое. И радуемся. И не только тому, что человек в этом саду Господнем трудится.
Был один человек очень сложной судьбы, очень сложной, очень много выстрадавший. После какого-то жизненного перелома он, еще далеко не старый человек (ему всего за сорок), прибился к Богу. Он очень искренне, всем сердцем поверил в Него. Но ему очень трудно, тяжело, он изломанный, избитый. Но необыкновенно искренний человек, полюбивший Бога. И он мне рассказывал о своем восприятии, которое его прошибло до слез. Он был потрясен.
Обыкновенная служба. Зима. Верхотурский монастырь. Память Симеона Верхотурского. Кто был, тот примерно представляет. Завтра Новый год. Литургия 31 декабря. Мы, священники, в алтаре, у нас там свое. А он стоит на службе. Смотрит ее. Молится, как может, со стороны в храме. И в момент богослужения выходит владыка. Он всегда выходит, когда архиерейская служба, и говорит: «Призри с небесе и виждь, и посети виноград сей. И соверши и, его же насади десница Твоя». Помните?
А кто это? Вот эти все, собранные здесь. Он же видит их лица, кто тут собрался, явно не цвет человечества. Пришибленные, прибитые жизнью люди, болящие, надломанные, изломанные, разные все. И тот мужчина почувствовал эту всеобщую немощь. Что нормальных, уверенных в себе, красивых, сильных людей очень немного. И он вдруг понял, что взгляд Бога совсем другой. Бог избрал немощных, чтобы посрамить сильных, некрасивых, чтобы посрамить красивых. Людей, ничего не знающих, ничего не понимающих, Он предпочел тем, кто знает и понимает. Он избрал самых немощных людей этого мира и сделал их своим виноградом. И вот эта мысль человека просто прибила. Он говорит: «Я до конца службы не мог прийти в себя. Плакал от того, что сам точно такой же, хотя и приехал на Лексусе, огромном, как грузовик». Но он-то знает, что он немощный. Он знает, откуда он вышел, кем он был, что он такое. И этот человек понимает, что большая часть стоящих здесь в храме точно такие же, как он.
И Бог из тех, кем пренебрегали раньше люди, о кого вытирали ноги, кому плевали в душу, этих больных и изломанных, недоверчивых, недолюбленных, уставших людей Бог сделал своим виноградником. Он посадил их в своем винограднике, Он сделал их Своими и обнимает их Своей любовью. И вот эта трогательная, благодарная радость от того, что, осознавая свою никчемность, этот мужчина почувствовал необыкновенную нежную любовь ко всем этим людям нашего Бога.
Это надо переживать. И не надо судить другого человека за то, что он делает что-то не так, как я, или не делает вообще. Откуда мы можем знать, почему он так делает, или почему он так не делает? Но это полдела, это еще не всё. Кроме того, что мы восхищаем себе суд Божий и судим чужого раба, хотя не знаем, какой он, что ему нужно делать и как нужно сделать. Вторая проблема в том, что когда мы это делаем, мы за свое-то дело уверены.
Почему мы вообще замечаем недостатки других? Потому что не замечаем своих собственных. Почему я, например, тру посуду посудомойки или проверяю, как вытерла пыль горничная? Потому что не внимаю в этот момент своему делу. «Я должен смотреть за подстриженным газоном. У меня там тоже где-то травка, наверное, уже подросла. Или газончик неровный, или машина сломалась, или еще что-то. Я не обратил внимания под деревом, тоже надо выкосить аккуратненько. И шишечки собрать. Господин придет, сядет, а там шишки. Некрасиво, и он мне замечание сделает. Надо всё проверить, прибрать».
То есть, если я хочу довести свое дело до того, чтобы Господин мой, Господь, был мною доволен, мне некогда смотреть за другими. Я с утра до ночи утюжу свою лужайку и проверяю, когда Господину угодно будет по ней прогуляться, он должен быть доволен. Я смотрю за другими только потому, что не смотрю за собой. Я вижу недостатки других только потому, что не вижу своих собственных.
Когда у меня нет болезни или она легкая, я смотрю, как болеют другие. И постоянно назначаю им лекарства. Постоянно. Прихожу в больницу и начинаю: «Тебе от этой болезни это надо. А тебе это надо». Люди сидят желтые, коричневые, красные, зеленые, синие. А я им говорю: «Вот это делай так, делай так, делай так».
Но если я тяжело болею, мне нет дела ни до кого. Мне бы самому вылечиться, как-нибудь со своей болезнью справиться. Я не могу учить другого человека. Мне не хватает на это сил. И я точно знаю, что я не знаю, как лечить болезнь, потому что если бы знал свою, то бы вылечил. А я не знаю, как ее вылечить. И вот поэтому по-настоящему больной человек не дает советов, как лечиться другим. Он весь в своей болезни. Он ищет не то, как кому-нибудь помочь, он ищет врача, который смог бы его вылечить.
Если мы даем советы другим, значит, сами считаем себя, в общем-то, здоровыми. А если мы перестаем давать советы другим, то понимаем, что мы на самом деле больны. Как говорит одна очень известная философская, а в данном случае нравственная максима: ты попробуй исцелить, изменить самого себя и поймешь, что это крайне трудно. И не будешь изменять других. Если ты сам себя не можешь изменить, то как ты будешь пытаться изменить других? У тебя куча отговорок, почему ты не делаешь того-то и того-то. Ты знаешь, как ты болен, сколько у тебя привычек, страстей, лени, прихотей. Всего-всего, целый комплекс, и не знаешь, как себя сделать тем, кем бы ты хотел себя видеть. Ты себя изменить не можешь. Хотя себя-то ты вроде слушаешься. И куда тебе изменять других? Вот начни изменять себя сам, и ты поймешь, что никого больше изменить ты не можешь. Буквально: внимай себе, обрати внимание на свое сердце, на свою волю, на свой ум и поймешь, что других изменять ты не можешь. Это просто невозможно.
Для меня это особенная болезнь. Когда ты знаешь человека достаточно хорошо, когда ты с ним прошел какой-то жизненный путь и он на твоих глазах падал, когда многое уже переговорено и ты знаешь, почему у человека так все плохо. Ты знаешь, и ты пытаешься ему сказать, дать правильный совет, а он его не принимает. Он знает, что ты правильно говоришь, он тебе верит. Но он не может заставить себя послушаться тебя и сделать так, как он знает, будет хорошо. Да, в итоге будет хорошо. Но заставить себя он не может. И ты ничего не можешь сделать с другим человеком. Потому что у него испорчена воля. Понимаете? Испорчена. Как же мы будем давать другому человеку советы, если на самом деле даже нашей собственной волей мы управлять не можем?
Нам захотелось – мы пошли и сделали. Мы знаем, что судить нельзя, но сдержаться не можем. Мы знаем, что сейчас надо пойти помолиться, но сил нет. Как же мы будем давать другому человеку советы, если мы встречаемся с волей, которая этого не хочет сделать? А значит, мы это делаем только потому, чтобы не заниматься своим собственным огородом, собственным нашим сердцем, собственной душой.
Мы лучше будем смотреть и учить соседа. Потому что, когда мы учим соседа, у нас возникает иллюзия, что мы хорошие люди. Вот же я учу его, как жить-то правильно. Я ему через забор кричу: «Да ты не там пашешь, ты не там сеешь!». У меня самого огород зарос. В собственных глазах в таких условиях я смотрюсь, ну, не выдающийся агроном всей эпохи, но, по крайней мере, как человек хоть что-то понимающий и во что-то активно влазящий. Но как только меня от забора отдерут и в огород-то свой заросший ткнут, я скажу: «Нет, что я, это не хочу, это нет, я не хочу. Это что, пахать? Ух, эти вот 8 соток? Да еще вручную, лопаткой? Не-не-не, я не могу, не могу. Я лучше пойду к забору». И там, давая соседу советы, я почувствую себя состоявшимся.
Я начинаю верить, что на самом деле, будь у меня возможность, я бы тут ого-го, не то что картошка выросла, но пальмы финиковые росли и апельсиновые деревья! Но, обращая внимание на свой участок, понимаю: «Не-не-не, это всё мрачно, плохо, заросший огород, всё в бурьяне!».
А вот к соседу поворачиваюсь, который все-таки пашет, правда, у него не растет ничего, но он пашет, старается, копает, садит что-то. Я говорю: «Да правильно не растет, потому что так надо делать, вот так надо делать, и вот тут так надо делать!». А в своем огороде все заросло.
Вот почему мы это делаем? Потому что нам нет дела до своего огорода. Мы знаем, что там всё плохо, но когда мы остаемся один на один со своим мертвым сердцем, нас охватывает уныние. Нам не хочется не то что верить, даже жить! И это страшное состояние, потому что мы только начинаем копать, нами уже овладевает отчаяние, мы бросаем лопату и садимся. И думаем: «Не, мне сроду этот огород не вскопать». А когда я подхожу к забору, я чувствую, что ко мне возвращается желание жить. Конечно, я не пойду и не помогу ему, пусть сам копает. Но покричать-то я могу. И чем больше кричу, чем больше советов даю, тем больше возрастаю в собственных глазах. «Всё-таки не напрасно я живу. В школе не напрасно учился, хоть что-то помню из агрономии! Могу совет дельный дать. И сразу сам как-то в своих глазах возрастаю».
Но как только Бог перекрывает этот забор, поставив между мной и другим соседом глухую стену, и оставляет меня один на один со своим огородом, у меня снова уныние и депрессия. Невыносимое состояние. От давания советов жизнь становится хотя бы сносной. Я могу сам с собой примириться.
Вот почему мы постоянно делаем замечания другим, потому что нам невыносимо сознавать состояние собственного нашего сердца и собственной нашей жизни. А в советах в отношении других людей у нас возникает какое-то чувство полноценности, какая-то мечта о том, что я все-таки не так плох, как мне кажется.
Записала Мария Ярошенко
