Видеозапись сделана в ночь с первого на второе декабря 2023 года на Божественной литургии, которая по традиции состоялась в Верхней Пышме в крестильном храме святителя Стефана Великопермского.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сегодня мы слышали притчу из Евангелия от Иоанна о том, что Христос есть Пастырь Своих овец. Овцы – это звучит, в общем-то благородно, но если прямее говорить, то это – стадо баранов. (Если вы когда-нибудь в селе видели стадо овец, вы понимаете, почему их называют и баранами). В чём тут смысл? Кому нужны овцы? Нужны овцы самим себе, они нужны пастырю, — он их зовёт, он их кормит, их питает, принимает у них роды, нянчит ягнят; он их бережёт, охраняет: это его стадо, он заинтересован. Мы относимся к своему спасению, исходя из грубого советского лозунга: “Спасение утопающих – дело рук самих утопающих”. Мы как бы исходим из того, что Бог давно на нас махнул рукой: барахтайтесь, мол, как хотите, но если выкарабкаетесь – Я вас награжу. Шансов, правда, у вас никаких нет, потому что волнение большое, буря сильная, да и вода-то – отравленная, но если это случится, – так и быть, Я вас награжу. Наше отношение ко Христу примерно такое: Он не поможет, не защитит, не заступится, – надо из последних сил барахтаться – авось, повезёт. И даже есть замечательный образ из притчи одного русского писателя про двух лягушат, попавших в кувшины с молоком: один из них посчитал, что делать что-то бесполезно, и опустился на дно и погиб, – а другой барахтался, взбил из молока масло, оттолкнулся от него и выбрался наружу. Вот как надо бороться: если очень сильно стараться, у тебя всё получится, тогда тебя ждёт жизнь, спасение, награда. Так большинство людей понимает спасение: надо что-то делать, делать очень активно, очень много, и шансов почти нет, – но авось, повезёт.
А причём здесь Христос? Зачем? Что Он делает? Вот, Он висит на кресте, – мы видим; сердце содрогается от боли, страдания за себя: Господи, если с Ним так поступили, – с нами-то что будет? А Он, всё-таки – праведный, хороший, и Его распяли на кресте, — нам-то уж точно ничего не светит!
Мы — не христиане. Мы – люди, живущие до Христа, из последних сил стремящиеся убежать от ада, который нам на 100 процентов светит, – но вдруг нам повезёт? Мы забыли про разбойника, забыли про несчастного Закхея, про блудниц, которые были во времена Христа. Мы знаем: спастись почти невозможно, потому что если мы хоть что-то пытаемся исполнять, мы понимаем, что исполнять надо гораздо больше, но сил у нас уже нет. Мы это отчётливо понимаем, когда приходит пост: ну не могу я поститься! Я и так постился в среду и пятницу, и прямо сгорал весь, – сидел и считал, когда двенадцать часов стукнет, чтобы съесть кусок колбасы! Кое-как дожидался, и, радостно было, – зачем такое мучение? А тут – весь пост! Ладно, семинарист – ему легко бегать в “Красное и белое” купить колбасы, он тайком съест, пока по улице идёт, — и спокоен! Но я, вроде, взрослый человек, я не могу так себе позволить, мне, как бы, стыдно. Что делать-то? Как? Не могу, Господи, честное слово? И вот, иду тайком, решил сесть на автобус и ехать до Сысерти, — а там уже поесть, как путешествующий. Потом сесть и поехать обратно – всё легче, по крайней мере, совесть спокойна: я был путешествующим. Тяжело, – и мы мучаем себя. А если себя не мучаем, то ещё хуже, потому что начинаем мучить других: я могу, а тебе – слабо́? Почему я могу поститься, а ты не можешь? Я такой же человек, как и ты, – давай постись! Ну и что, что не хочешь – через “не хочу”, через “не могу”! Ничего страшного в этом нет, – повоздерживаешься! Воздержание ещё никого не убило, – тебе вообще худеть пора! Так что пост как раз благоприятное время, пирожные больше есть не будешь!
И Христа нет ни в нашей жизни, ни в наших речах, ни в наших словах, – ни в чём нет. Сы мучим либо себя либо других, просто мучим, потихоньку сводя себя со всех человеческих катушек, мы становимся бесчеловечными, мы перестаём радоваться.
Но ведь нельзя, грех – радоваться! Христос висит на кресте, – какое тут – радоваться? Какое веселье, какая свадьба может быть? Какое удовольствие? Какое наслаждение? Нет ничего! Мучить себя мукой бесконечной – и то шансов спастись нет, потому что грехи-то всё равно делаем! Искупить-то их нечем! Чем мы искупим грехи? Чем? Вот, согрешили, – нечем искупить, — правильно говоришь, поэтому – ад, безоговорочно.
Ну да, мы же не читали, — ладно, семинаристам хорошо, они хоть догматику изучают, – знают немножко про Искупление; а мы-то и слышать ничего не слышали, мы знать ничего не знаем о том, что Христос умер за грехи наши, и уже нет препятствий между мной и Богом в лице моих грехов. ..
Мои грехи не стоят больше стеной между мной и Им: Он смыл их Своей Кровью.
Так значит, я теперь могу спокойно стоять и смотреть в лицо Богу?
Да, смотри!
А я что-то ничего не чувствую. Почему? Наверное, грехов много у меня?
Нет, не в грехах дело. Ты же не веришь! Ты не веришь, что Христос пришёл грешников спасти. Ты не веришь, что Он – твой Пастырь, для Которого твоя жизнь неизмеримо дороже, чем для тебя. Овца – дура, она пойдёт и бросится в пропасть, она убежит от волка в дремучий лес, в надежде, что там под корягой можно спастись. А Он бросит всё и пойдёт её искать под корягой, под сосной, в яме, в пещере, – где она там заблудилась, куда она там провалилась, куда она попала, в какую беду? Потому что это – Его стадо, Он за него умер, Он искупил каждого Кровью Своей. Он не может допустить, чтобы хоть один погиб. Он бегает за нами, носится; если мы заболели – перевязывает, сидит и нянчится, – лучше, чем в изоляторе врач сидит и нянчится с кем-нибудь болящим, – лучше, чем мама. “Как мать утешает дитя своё, прижавшееся к груди, – так и Я утешу каждого из вас” – говорит Господь ещё в Ветхом Завете. А мы живём так, как будто Ему до нас дела нет, как будто Он от нас отрёкся, и нам надо Его догонять: “Господи, смотри: я здесь, далеко внизу! Вот я, машу Тебе рукой, посмотри на меня хоть немного!” Нет, Он не смотрит с высоты, – Он здесь, рядом: “Я с вами до скончания дней, потому что Я – ваш Пастырь, Я вас не брошу. Даже если священники от вас отрекутся, – Я от вас не отрекусь. Даже если все за вас перестанут молиться, – Я не перестану за вас молиться перед Отцом. Вы – Мои, Я вас никому не отдам!”
Это наша вера, и это даёт нам возможность сегодня выйти в мир. Там нас ждут сумасшедшие люди с ножами, с пулемётами, с гранатами, пьяные водители, град, землетрясения, вулканы, яд, ковид – всё, что угодно. Мы не можем спастись, – и не спасся бы никто, ни одна живая тварь, – если бы не Он шёл с нами, ведя нас за руку.
Когда мы согрешаем, по глупости своей, Он стои́т рядом и плачет. “Ну всё? Нагрешился? Пойдём дальше. Да ничего страшного! Да не переживай! Ты только иди, сын! Надо идти, там тебя ждёт Отец. Я знаю дорогу. Если не можешь идти, Я тебя понесу, если не можешь терпеть, Я тебя перевяжу, Кровью Своей смою твой грех и нечистоту, твои все обиды и всю твою мерзость, которой ты стыдишься, Я сделаю тебя красивым, – Отец тебе обрадуется, пойдём, сын (или дочь)!” – вот так. И это должно бы нас умилять, умягчать наше сердце и ставить нас перед Богом именно в те условия, в которых нам велит пребывать Литургия. Как мы говорим на Евхаристическом каноне: “Благодарим Тебя, Господи! Благодарим!”
За что? За то, что заповеди тяжёлые? За то, что спастись невозможно? За то, что в аду гореть будем? За что благодарить-то?
Ты спас нас! Не когда-нибудь спасёшь, – спас сейчас, здесь, напитал Своей Кровью, – и нам ничего не страшно: мы были на небесах, – это вера наша!
Но надо верить, а мы не можем. Почему? Потому что не верим. Ведь если мы верим, что Он – Спаситель, что Он – Пастырь, что Он любит нас больше всех, мы должны Его слушаться, должны просто захотеть Его послушаться. Он всё равно нас вытащит, даже несмотря на наше непослушание приведёт нас к Себе, – но надо захотеть слушаться. И в этом – вторая премудрость этой притчи: овцы слушают голос своего пастыря и идут за ним.
Не знаю, в России, может быть, судя по фильму “Кавказская пленница”, – этот самый Фрунзик загоняет баранов именно таким образом: “гей-гей-гей, пошли-пошли-пошли!” – но потому, что они там идут в чужой дом, – а на Востоке пастырь идёт впереди, а за ним идут овцы. Он кричит, они слышат его голос и идут за ним. Он снова кричит – и они идут за ним. Он играет на флейте, на рожке, – и они идут за ним, потому что они знают его голос. Этим и определяется, овца это или не овца, а козёл (по притче, где есть овцы и козлища). Если мы овцы, то мы слушаем голос своего пастыря. Если мы сопротивляемся голосу пастыря, то мы не овцы, мы – козлы (или козлища, если кому-то это слово больше нравится). Этим всё определяется: мы делаем вид, шкуры нацепили каракулевые, – а, на самом деле, у нас борода и рога растут, только их пытаемся за каракуль спрятать, чтобы никто не догадался. Если мы не слушаемся голоса пастыря, мы не овцы; если слушаем и идём за ним, то мы – овцы. Да, мы можем взбрыкнуть: “Как это всё достало! Как надоело слушаться! Пойду, поскакать хочу по золотым лугам!” – и ускакали. А Он всё видит, потому что Он Пастырь, и мы – Его стадо. Мы Его слушались, но у нас вдруг ум за разум зашёл, кровь молодая взыграла в жилах. Как в “Псалтири” написано: “Запрыгали горы, как ягнята у овец”. Вы видели ягнят когда-нибудь? Заскакали, заскакали – не думая, где хозяин, где мама, где папа – просто поскакали прямо в соседний дом, где большой сидит волкодав. Но Пастырь всё видит и отгонит волкодава и вытащит меня, если я слушаюсь. Этим и отличается овца от всех других: она слушается. Не можешь – ты хотя бы говори: “Господи! Я так хочу Тебя слушать, но не могу: кровь бурлит, дурь кипит. Помоги мне! Только не отпускай меня, не переставай быть моим Пастырем!” – и Он не оставит. И человек пройдёт через все падения и мытарства, как блудный сын, – но вернётся, потому что Бог знает Своих и никогда их не оставит. Не может погибнуть человек, которого Бог назвал и считает Своим. Надо только самому себя понять: я слушаю или не слушаю? Я верю или не верю? И бояться надо непослушания, а не греха. Он говорит: “Иди, всё будет хорошо! Иди и сделай вот это” – мы идём и делаем, не потому что хотим, а потому что надо; потому что Бог сказал, – и мы делаем. У нас не получается, всё идёт криво, сикось-накось, но Он доволен, потому что мы послушались. Значит, мы – овцы, значит, Ему принадлежим, значит, Он нас никогда не оставит.
Непослушание, которое, в конце концов, приводит или свидетельствует о гордыне – вот что плохо.
Вот, скажем, пресловутый грех осуждения. Ведь нельзя судить, Христос сказал: не суди. Но мы привыкли судить. И вот, простое дело; мы приходим на исповедь и говорим: “Господи! Ты не представляешь, как мне нравится судить людей! Это же просто гимн! Я водку так не любил, как люблю осуждать! Классно! Но Ты запрещаешь. Я очень, очень хочу судить, – но раз Ты сказал, что нельзя, – я не хочу этого. Измени моё сердце! Слушая Тебя, я Тебе говорю: я не хочу этого хотеть, мне противно моё собственное хотение. Сделай что-нибудь со мной, чтобы я перестал осуждать!” И так, от исповеди к исповеди, искренне говоря Богу: “Я не хочу хотеть! Я не хочу блуда, хотя блужу! Я не хочу водки, хотя пью! Я не хочу ни того, ни того – ни того; помоги мне!” – мы выражаем Ему Своё послушание. И постепенно, когда мы сокрушаемся и смиряемся, Он даёт нам всё: “На, освободись!” Как к тому человеку из Евангелия от Иоанна, который пролежал почти сорок лет без движения, не мог исцелиться, мучился, парализованный, – всё равно Христос придёт и скажет: “Возьми постель твою и иди! Ты больше не связан, тебя больше страсть не мучит. Смотри: ты свободен!”
Но этого никогда не будет, если человек не будет желать быть послушным Богу. Он может прийти и сказать: “Да, Боже, осуждаю и ненавижу себя за это!” А может прийти и сказать: “Да, осуждаю! Все осуждают, – а чем я хуже? И что в этом такого? Как не осуждать? Кругом одни бараны да козлы – как не осуждать-то? Как? Вот, молчишь, батюшка? И я не знаю, как не осуждать, – поэтому не суди меня, исповедуй и дай Причастие”. Понимаете? Это разные реакции: один говорит: “Я хочу Тебя послушаться, но не могу, исцели моё сердце!” – другой говорит: “Не слушался и слушаться не собираюсь, потому что этого либо не могу, либо это невозможно” Ты так не станешь христианином, не станешь овцой стада Христова. Для того, чтобы стать им, нужно научиться захотеть послушаться и молиться о том, чтобы стать послушным Богу. При этом помни и веруй, что Бог больше желает моего спасения, чем я, – и знает способ, чтобы спасти даже такого упёртого человека, как я. Аминь.
Автор: Константин Корепанов
Видеозапись: Владимир Лукин
Текстовая запись: Елена Плотникова
Карта Сбербанка
о. Константина Корепанова
для пожертвований: 2202 2050 2739 2247
В сообщении к переводу нужно делать пометку «Пожертвование»
Вернуться к списку