Вернуться к списку

Не будем легкомысленными. Проповедь священника Константина Корепанова.

Не будем легкомысленными. Проповедь священника Константина Корепанова.
Видеозапись сделана в ночь с 3 на 4 октября 2024 года на Божественной литургии, которая по традиции состоялась в Верхней Пышме в крестильном храме святителя Стефана Великопермского.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сейчас идут предрождественские дни, мы чтим, предпразднуем этот великий славный, чудесный во всех смыслах слова праздник, поем тропари о том, что во тьме этого мира должен воссиять Свет. Конечно тогдашние люди не все чувствовали, что они живут во тьме этого мира, и потому Света вовсе никакого и не ждали, и им не был нужен этот Свет. И в этой тьме пребывали и иудеи, думая, что они ходят в свете; и язычники – и они думали, что они пребывают в свете. И только когда пришел истинный Свет, многие узнали, что они были во тьме и были слепы, и поэтому возрадовались, увидев истинный свет, и обратились к нему. Но кроме того, что это предрождественские дни, это еще и новогодние дни. И поскольку это дни новогодние, традиционно, уже очень много-много-много десятилетий у нас – новогодние каникулы. По этой причине мои дети находятся дома, в кои-то веки. И, поскольку идут новогодние дни, они смотрят разные фильмы, и, в том числе, их угораздило пересматривать фильм, который называется «Гарри Поттер». Смотрят они его. Я хожу по своим делам, что-то периодически наблюдаю и понимаю, насколько все-таки это прекрасный фильм. Книга, конечно, лучше, но это все лишь присказка, – фильм. Потому что это очень редкое произведение культуры, в которых дети решают серьезные вещи. Они борются со злом. Конечно, и в советской литературе есть фильмы, где дети борются со злом. Но все равно, снимают для детей, а потому это не воспринимается как что-то очень серьезное, – разве что «Молодая гвардия». Но зло не выглядит там так эпически. Книги есть, и немало книг, где дети борются со злом вот на таком уровне. эпическом уровне, а фильмов почти нет, где все всерьез, не по-детски, где ребенок не просто участвует в каких-то событиях очень важных; – на его плечи ложится ответственность решать судьбы людей, судьбы мира; это очень большая ответственность, это очень тяжело, и люди не все могут вынести. Но главное, что интрига, одна из главнейших интриг этого фильма – в том, что почти никто не верит, что со злом нужно бороться серьезно. Есть небольшая группа взрослых и небольшая группа детей, которые понимают, что все серьезно, – но в целом весь мир взрослых, тем более людей, которые и должны думать о том, как бы бороться со злом, никогда всерьез зло не воспринимает. И вот этот фильм, кроме всего прочего, говорит о том, как опасно легкомыслие, как дорого дается человеку легкомыслие, как дорого приходится платить за легкомыслие каждому человеку. И вот, легкомыслие – это есть некое состояние, или описание квинтэссенции всего современного общества, – что на Западе, что на Востоке, что в России, что на Юге. Да, конечно, Россия – не единственная страна в мире, которая трубит о том, что может наступить конец света. Я не о конце света говорю, а о борьбе со злом, о том, что со злом нужно бороться, это по-прежнему всерьез очень мало кем воспринимается. Мы видим и трубим уже много, а впервые, со времен апостола Павла, – впервые всерьез люди восприняли известие о конце света в конце 15 века, примерно в 1497-1498 годах. Люди впервые серьезно так бросили дома и убежали в горы, как написано в Евангелии, – в Европе было такое увлечение. Потом периодически это встречалось, и чем дальше, – тем больше. Каждое столетие отмечено ощущением конца света. Но ощущение конца света – это не борьба со злом. Совсем нет. Это что угодно, но это не борьба со злом. А всерьёз по-прежнему со злом люди не борются. Ни с каким – ни социальным, ни с политическим, ни с экономическим. Но мы – люди Церкви, для нас главное зло – это эпическое зло, духовное зло. То зло, за которым стоит его господин и хозяин, враг рода человеческого, древний змей, который совратил наших прародителей, погрузил все человечество в смерть. Ракета-то ведь против него не действует, хотя, может, так кто-то всерьез и думает. И стены крепостные от него не защищают, и минные поля не защищают, и самое современное оружие, какое бы еще человек ни изобрел, не защищает от него. И бегство на какие-нибудь иные планеты не защищает от него. А ведь он и есть начало всякого зла в этом мире. Он и есть тот, с кем мы, как христиане, призваны бороться. Он и есть тот, с кем мы, как христиане, призваны бороться. Это не есть задача каких-то очень высокосовершенных святых.

″А ведь он и есть начало всякого зла в этом мире. Он и есть тот, с кем мы, как христиане, призваны бороться. Это не есть задача каких-то очень высокосовершенных святых. Просто они борются больше, как спецназ или какая-нибудь внешняя разведка; но вообще-то на фронте принимают участие все, и этот фронт духовный нам обозначен очень ярко не только Господом нашим Иисусом Христом, но и апостолом Павлом, скажем, в послании к Ефесянам, или апостолом Петром, который говорит, что сатана, как лев рыкающий, ходит вокруг нас, ища кого поглотить. А что же не глотает-то? Ведь вообще-то он хотел бы проглотить всех, всех, но не всех может. А что ему мешает? А мешает ему всего лишь благодать Божья, тот ядерный непробиваемый щит, который окутывает человека с момента крещения, и сохранить который для него – самая главная задача. Наиважнейшая, потому что если он потеряет этот щит, если он потеряет эту защищающую благодать, то враг сделает с ним все, что ему захочется, он человека победит. Люди, живущие во тьме, этого не знают. Они думают, что мир устроен какими-то правилами хорошего и плохого, нравственного и безнравственного, правильного и неправильного, законного и незаконного, – нет. И поэтому они очень удивляются, когда кто-то из людей падает, кто-то из людей погибает духовно, кто-то из христиан погибает духовно. Но это всего лишь присказка. Начал я ее потому, что апостол Павел, некогда говоря в Ареопаге, начал свою проповедь, вспоминая слова языческого автора Гесиода. Начал он строить свою проповедь, вспоминая об языческих храмах Акрополя и о словах языческих писателей. А я вспомнил потому, что вчера умер мой друг. Он был в этом храме, один раз, правда, – был с нами на Божественной Литургии. Может, кто-то помнит его, его звали Георгий. Он ходил в подряснике, и этим выделялся из общего числа людей. Он много сделал добра людям. Он верил, хотя у него было очень плохое, очень гадкое прошлое, он очень старался всеми силами служить людям, и мало кто из здесь находящихся сделал за тот небольшой срок или, точнее, пытался сделать за тот небольшой срок, который у него был (лет, наверное, 7-6) смог бы сделать для людей больше, чем он. Он бывал в самых отвратительных и мерзких и гадких местах, куда нога человека нормального человека обычно не вступает. Потому что когда он был неверующим, он в этих местах бывал и этих мест не боялся. И он старался нести туда свет. Он старался служить Господу своему Иисусу Христу как мог и умел. И потом стало все плохо: он, как это называется в миру, «сорвался». И погиб он, умер он нехорошо, последние два года он очень тяжело грешил. Но он – брат мой, брат во Христе, и сердце мое плачет от того, что так получилось. И, конечно, я ищу у Бога надежды на то, что последние мысли его были призывом, как у разбойника, к Нему, потому что он был верующий человек, имел веру. Не так, как мы называем веру; ну вот, он просто прочитал о чем-то книги, – и Бог вытащил его из ада и был для него реальным Существом. И он знал Его любовь, и знал Его благодать. Он много, очень много молился в свое время. Он пал в бою. Такое бывает на войне; а у нас идет война давно, уже много тысяч лет идет война со злом, и в этом сражении кто-то бежит и дезертирует, кто-то отсиживается дома, – авось это зло меня не коснется, – не понимая, что он уже сдался и капитулировал перед ним. Кто-то сражается, а кто-то падает, – падает не потому, что пошел в атаку первым, хотя и такое бывает, – а просто потому, что высунулся из окопа или не тем местом своего тела повернулся, когда ударила мина, или просто взрыв был слишком тяжелым, и человек не справился с ним. Люди падают, люди погибают. И Последний суд над ними – в руках Того, Кто их создал, в руках Того, Кто их любит. И это наша надежда на то, что в любом случае человек в руках Того, Кого он любил как мог, и Того, Кто любил его все время и дал ему в свое время познать благодать Свою. Но пал он потому, что он был очень в некоторых вопросах легкомысленным человеком. Он не понимал всерьез, насколько страшен враг и что защищены мы только одним – нет, не нашей верой, не нашей молитвой, – ничем нашим. Мы защищены только благодатью Божьей. Только Он хранит нас от ненавидящего нас врага. Только Он, и больше никто. Он дает нам эту благодать даром, потому что нас любит. Он дает ее нам, хотя мы не знаем, как ею пользоваться, но Он Сам этой же благодатью нас учит. И Сам и раз, и два, и три, и пятьдесят, и в семисотый раз приходит и говорит: «Остановись, не делай так, будет беда!» А человек, привыкший к тому, что Бог его милует, неожиданно, как это со всяким бывает, становится легкомысленным: «Да ничего со мной не будет! Да Бог столько раз меня миловал, что ничего не будет!» Когда перед тем, как прийти закрывать монастырь, где находились мощи Серафима Саровского, к хранителю мощей, подошли и попросили, сказали: «Спрячь мощи, спрячь, чтобы они врагу не достались, чтобы не осквернилась святыня!» – тот ответил: «Да ну! Я столько чудес видел преподобного Серафима, – да никто не посмеет к ним прикоснуться!» Посмели, прикоснулись, осквернили, закрыли, замуровали. Вот это – наше легкомыслие, оно всегда есть″

Вот сегодня меня Бог помиловал: я вышел из дома, забыл перекреститься. Ой, машина пролетела, – ничего со мной не случилось, слава Богу. Вот, перекрестился, пошел дальше. Второй раз вышел из дома, опять забыл перекреститься, опять забыл Богу помолиться, опять беда миновала. На 75-й раз думаю: «Так, в принципе, Бог и так меня хранит». Подумал человек – и попал под машину. Ну ладно, если всего лишь – на больничную койку. Кто-то пропадает совсем. Потому что человек не может позволить себе роскоши быть легкомысленным в своих отношениях с Богом, никогда. Он должен понимать, что это – благодать, ее нужно хранить. Она может уйти, ее можно потерять, если упорно делать то, что благодати противно. И вот об этом я хочу сказать: есть три вещи, которые чрезвычайно важны, и которые нельзя нарушать до бесконечности, хотя Бог чрезвычайно милостив и прощает много-много раз. Но если человек упорно делает так, он однажды обнаружит, что благодать ушла, и он остался один на один с невероятно (ну, в отношениях пропорций), бесконечно сильным и бесконечно ненавидящим его врагом. И за все, что ты пытался сделать доброго, за все то, что ты хотел выплакать у Бога, за все твои молитвы и посты, за добрые дела, он отомстит тебе со всей невероятной злобой, ненавистью, – так, чтобы ты сам изумился, испугался и погиб. Он может это сделать, если Бог нас оставит. Во-первых, нельзя, нельзя осуждать людей. Особенно тех, кто выше тебя, – нельзя осуждать власть. Нельзя осуждать священников. Нельзя осуждать монахов, даже если они грешат у тебя на глазах, водят девок на глазах твоих и делают с ними, что хотят, – и тогда не смей их осуждать: через год ты будешь делать то же самое. Не через год, – так через пять лет. И вспомнить не вспомнишь, почему так, – а будешь так делать. Не осуждай тех, кто пьет, тех, кто колется, матерится, ворует у тебя же на глазах, – не смей: это табу. Это нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Это – безопасность духовная. Этого нельзя делать. Это – смерть. Но люди не знают. Они думают, что вот прелюбодейство, это – плохо, за это нужно осудить. А само осуждение – не плохо, за это ничего не будет, это же пустяки. Нет, – потому что человек прелюбодействовавший может покаяться, а человек, который осудил другого, может быть отдан врагу на этот же самый грех, но покаяться он уже не сможет. Не сможет, потому что враг ему не позволит. Он сам отогнал от себя благодать Божью и погиб. Я умоляю вас, люди! Не судите, не судите никого, особенно тех, кто выше вас. Легко осуждать офицера, – но побудь на его месте! Мы все видим у наших начальников, что́ неправильно. И наши настоятели, и наши священники, и наше священноначалие, вот как видно, – они же все на виду стоят. Все же видны, им спрятаться негде, у них даже комнаты своей нет, – там кто-нибудь обязательно за ними смотрит и все передает, передает, передает. А Бог их покроет, потому что в глубине души они плачут, а мы – нет. И потому они взыщут благодать, как грешники. А мы – нет. И преданы мы будем врагам, и в день, когда Бог оставит нас, мы поймем, что Бог поругаем не бывает, что́ посеял человек, то и пожнёт. Второе. Оно как бы связано с первым: прощайте. Прощайте людей за их немощь, терпите их немощи, пожалуйста. Это такой пустяк, такой пустяк! Вы не можете вытерпеть грязной посуды на кухне, – как вы вытерпите ребенка с ДЦП? Как вы вытерпите ребенка с аутизмом? Как вы вытерпите пьяного, вечно пьяного мужа? Как вы вытерпите немецкий концлагерь или ГУЛАГ? Или просто крепостное право? А люди же терпели. Терпели, потому и становились святыми. А мы не можем потерпеть и просто покрыть немощь человеческую, какая бы она ни была. Кто-то читает с ошибками, кто-то поет не в тон, кто-то говорит некрасиво, кто-то не так оделся, у кого-то не такая какая-то манера или еще что-то. А вы простите его за это, простите. Он не просит прощения, он не виноват. А вы простите за то, что он такой. Простите мужа и жену. Простите своих родителей, которые не любили вас, – может быть, отца, который пил, всегда был пьян. Простите его. Потому что может так случиться, что и вы такими станете, или ваш муж, или ваш сосед. Чтобы вы научились исполнять заповеди Христа. Ведь нет такой заповеди – ночью ходить на службы. Нет такой заповеди, скажем, – поститься в Великий пост. Есть заповедь прощать – всем все прощать, потому что мы прощены Богом. Он нас простил за все. Простил, чтобы мы перестали Его бояться, чтобы мы видели не лик Судьи, а лик Отца и пришли к нему как к Отцу, и почувствовали Его Отцовство. Но нельзя, чувствуя Его Отцовство, не прощать другого человека. Это совершенно невозможно, – совершенно никак, ни в какие ворота не лезет, несовместимо. Прощайте, и будете прощены. Это самое простое, что́ мы можем сделать, мы каждый раз говорим об этом в молитвах: «Отче наш, остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим». И окунаемся в Его объятия, в Его любовь, в Его милость и заботу, потому что мы всех простили.

И третье, – может быть, самое сложное, но необходимое. Это вера. Нет, вера не в то, что Бог есть. Даже в петле человек может верить в Бога и грозить Ему из этой петли кулаком. Это ничего не значит: и бесы веруют, и трепещут. Мы так привыкли гордиться, как-то носиться с этой убежденностью в том, что Бог есть. Какая в этом заслуга? Что в этом особенного? Все духовные силы, в том числе и сатана, знают, что Бог есть. Это никак, ничего никому не дает. Это не спасает. Миллионы людей веруют, что Бог есть, и творят такие гадости, за которые ничего, кроме ада им не остается. Они так и говорят порой, умирая: ну и пусть в ад, лишь бы только не с вашим Богом. Это не спасает человека. Не вера в Бога спасает человека, а вера в то, что Бог явил Свою любовь в Своем Сыне, что Он во Христе явил Свою любовь к нам. Вера в эту любовь, в это спасение, в это прощение, в эту милость – вот что необходимо человеку. Красиво сказал? А теперь выйдем за порог. Увидим мы там любовь Божию? Пойдем в детский онкоцентр, посмотрим; в загсе посидим, посмотрим на разводящиеся пары. Или пойдем туда, где сидят люди в заключении и увидим, как они там живут. И скажем так, буквально цитируя псалмы: где твой Бог? Где Он? На Кого ты надеешься? Где твоя любовь, которую ты так проповедуешь? Где твоя, – где Божья любовь, о которой ты говоришь? Посмотри: всё кругом в крови, в грехе, в разврате, в насилии, в неправде! Где любовь? Нет её. Но потому и сто́ит так дорого вера в то, что Бог во Христе явил нам Свою любовь. Потому мы и христиане, что мы верим в любовь Божию, хотя не видим её нигде, – нигде, кроме собственного сердца. Это и есть лакмусовая бумажка, помогающая определить, что Бог не только есть, – но Бог есть Любовь. Сердце и есть тот приемник сердца христианина, который принимает Божественную любовь, становится любящим и любит, хотя не любит нигде никто, – да и чего ради? Вот это есть вера в любовь Божию, вера вопреки всему, вера несмотря ни на что: Бог все равно меня любит! В это верила Екатерина, хотя и тело её лохмотьями сползало по орудию мучений. Верил Богу преподобный Антоний Великий, хотя бесы играли и пинали его по воздуху, как мячик; а он не усомнился – не в том, конечно, что Бог есть. Бог есть: бесы есть, – понятно, что и Бог есть, – а в том, что он не оставлен Богом, что Бог не перестал его любить, хотя он был игрушкой в руках бесов. Вот это ценно. И мы всё время теряем веру, когда нам плохо – когда нам плохо социально, когда плохо экономически, когда плохо при психологическом дискомфорте. И особенно плохо, когда мы хотим опереться на Бога, а Его будто бы нет. Но тогда и нужна вот эта вера, непоколебимость веры в сердце человека о том, что «Нет, я Его не чувствую. Но Его любовь не поколебалась. Она не может поколебаться». Ну как это – с чего ты взял? «А вот – крест. Видишь крест? На нём висит Бог. И висит только для того, чтобы меня, идиота, грешника, чмо поганое, спасти. Потому что Он любит меня. Даже тогда, когда весь мир меня ненавидит. Даже тогда, когда я сделал самые страшные, невыносимые грехи, Он не отвернется от меня. Вот что значит этот крест. И когда я вижу его, смотрю на него с верой, животворится сердце мое. Пусть не сразу; у кого-то – мгновенно; кому-то нужно походить день, терпеливо утверждая свое бытие, как бытие христианина. Бог меня не бросит. Он не умеет этого делать. А кому-то нужно на это 30 лет, как Силуану Афонскому, – 30 лет, живя в невыносимых условиях, напоминать себе, что Бог его не бросил. Ибо Бог есть любовь. И вот эта вера нам изменяет. Мы тоже легкомысленны, если я сейчас, когда мне плохо, говорю: «Да ладно, конечно, я грешник, ты меня бросил; кому я нужен, так себе, вот, – надеяться на Тебя толку никакого нет!» – это мысли легкомысленные. Мы же знаем в глубине души, что Он есть, конечно, и когда-нибудь поможет, – но мы просто капризничаем. Капризничаем – иначе это нельзя назвать, – как ребёнок перед родителями: дверями хлопает, под кровать залезет, под стол прячется; вот сейчас родители прибегут и спасут, – мне, собственно, это и нужно. И однажды человек может заиграться так, что никто под стол к нему не заглянет. А тот, кто заглянет, будет очень злой, и это будет совсем не Бог. А человек заигрался в игрушку, и он потерял веру. А потеряв веру, он теряет благодать, ибо храним он только этой самой любовью. И если он упорно, капризно отшвыривает эту любовь и говорит: «Да не нужна мне такая забота, одни скорби и страдания от Тебя!», то Он не обидится. Он скажет: «Ну ладно, раз не нужна, насильно мил не будешь», и человек остается один. А у него больше ничего нет. Он жил-то только потому, что был храним Богом. А без Бога вы ничто. Просто – грешная земля; ни в землю, ни в навоз – никуда не годится. И я прошу вас всех: боритесь за свою веру! Не позволяйте себе думать, когда вам плохо, что Бог вас оставит. Он никогда никого не оставляет. Нам хочется капризно так подумать: «Ну что, обещал любви, а Сам…» Мы как раз в этот момент, когда нам плохо, должны сказать: нет, сейчас пришло время когда Бог смотрит на меня; смотрит и ждет: я проявлю свою веру в Его любовь, или буду капризничать, как избалованный ребенок? А если ребенок избалован, любой родитель знает: нельзя идти у него на поводу, надо его оставить наедине со своим под столом, подпольем – или еще чем-нибудь, куда он спрятался. Может быть, он поймёт и сам начнет искать любовь своих родителей. Потому что только тогда, когда я терплю, когда мне кажется, что Бог меня оставил, но я терплю это состояние, держа свое сердце в узде и говорю: «Нет, Бог не просто есть, Бог меня любит и оставить не может» – только тогда я и люблю своего Бога. Аминь.
Вернуться к списку